Книги, которые читают наши дети, и книги, которые им читать не следует

Лебедь тут, вздохнув глубоко,
Молвила: «Зачем далеко?
Знай, близка судьба твоя,
Ведь царевна эта – я».

И на глазах Гвидона Лебедь преображается в Царевну. Оказывается, что чудо было рядом с ним, а он его не разглядел, не увидел в Лебеди той единственной, кого искал. А ведь еще после избавления от злого коршуна она говорит Гвидону, что он «не лебедь ведь избавил, Девицу в живых оставил». (Тогда этих слов князь не принял во внимание.) Та, ради кого он готов был совершить подвиг («пешком идти отсель»), та, от кого «не можно глаз отвесть», была с ним рядом и стала теперь его женой. Как тут не поразиться глубине пушкинских сказок, ведь разве не то же происходит и в обычной жизни.

Над главою их покорной
Мать с иконой чудотворной
Слезы льет и говорит:
«Бог вас, дети, наградит».

И к этому великому счастью прибавляется в конце и встреча Царя со своей женой. В финале же сказки торжествует поистине евангельское милосердие, явлено, как отмечает замечательный пушкинист С.А. Королев, то, что сам Пушкин называл «милостью к падшим». («И милость к падшим призывал» – из стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»)

Разбежались по углам;
Их нашли насилу там.
Тут они во всем признались,
Повинились, разрыдались;
Царь для радости такой
Отпустил всех трех домой.

Радость и милосердие в сказке Пушкина неразделимы. Может быть, поэтому после ее чтения становится так светло на душе.

«Сказка о золотом петушке»

По верной мысли В.С. Непомнящего, эта сказка – «притча об исполнении желаний и о том, что ничто из делаемого человеком не падает в пустоту»[35].

Мир этой сказки – «сплющенный мир», в котором жить очень тесно («Воеводы не дремали, Но никак не успевали; Ждут, бывало, с юга, глядь, – Ан с востока лезет рать…»). Этот мир «насквозь двусмысленный», все в нем призрачно и сомнительно. «Было ль, не было ль сраженье»; «Быль и небыль разглашала»; «А царица вдруг пропала, Будто вовсе не бывало», – эти фразы не случайны в сказке.

Читателю, даже после неоднократного прочтения сказки, неясно, что из себя представляют Звездочет, Шамаханская царица и Золотой петушок, они лишены всяческих личностных

А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,

черт. Но объяснение этой двусмысленности – в самом герое, «славном царе Дадоне»: реальность вокруг такова, каков он сам. Шамаханская царица, Звездочет и Петушок не понятны такие, какие они есть, потому что они «зеркало», в котором отражаются поведение и поступки героя.

То, что происходит в сказке, объяснено с самого начала:

Жил-был славный царь Дадон,
Смолоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело;
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел
И покой себе устроить.

«Дадон привык только брать и получать: когда хочется – обижать, когда хочется – отдыхать. Он и покоя захотел дарового, в обмен на самонадеянное обещание. “Царствуй, лежа на боку!” – формула всей его жизни. Он “смолоду” делал то, чего человеку делать нельзя, и думал, что так и надо, что за это ничего не будет». Но это не так.

Что за страшная картина!
Перед ним его два сына
Без шеломов и без лат
Оба мертвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По притоптанной траве,
По кровавой мураве…

Пронзительнее строк нет в этой сказке, перед нами – подлинная трагедия. Это как будто предупреждение Дадону: пора остановиться,

посмотреть вокруг и на себя, иначе будет поздно. Но царя хватило только на то, чтобы завыть: «Горе! смерть моя пришла!» И она действительно пришла.

…Вдруг шатер
Распахнулся… и девица,
Шамаханская царица,
Вся сияя как заря,
Тихо встретила царя.
Как пред солнцем птица ночи,
Царь умолк, ей глядя в очи,
И забыл он перед ней
Смерть обоих сыновей…
И потом, неделю ровно,
Покорясь ей безусловно.
Околдован, восхищен,
Пировал у ней Дадон.