Книги крови. I–III

Раздраженный, он скатился с меня.

– Черт. Черт. Черт. Черт.

Глупое слово, едва начнешь его повторять, и оно, как и все прочие, теряет всякий смысл. Перестает хоть что-то значить.

– Это неважно, – сказала я.

– Отвали.

– В самом деле, неважно.

Он смотрел не на меня, а разглядывал свой член. Если бы в тот момент у него в руке оказался нож, думаю, Джонатан отрезал бы себе причинное место и положил на теплый камень, как на усыпальницу своего мужского бессилия.

Я оставила его предаваться самосозерцанию и отправилась назад к «Эммануэль». Пока я шла, меня поразило кое-что странное, кое-что, чего я прежде не заметила. Синие мухи не разлетались при моем приближении, а просто позволяли себя давить. То ли впали в летаргию, то ли страдали суицидальными наклонностями. Они сидели на горячих камнях и лопались под моими ступнями, их яркие маленькие жизни гасли, точно огоньки.

Туман наконец-то рассеялся, и когда воздух прогрелся, остров открыл еще одну свою гнусную сторону – запах. Густая тошнотворная вонь была такой же «целебной», как в комнате, полной гниющих персиков. Сиропом она втекала через поры и ноздри. А за приторной сладостью пряталось что-то иное, куда менее приятное, чем персики. Не важно, свежие или гнилые. Смрад, который напоминал об открытом люке канализации, забитой старым мясом; о стоках скотобойни, покрытых жиром и черной кровью. Я предположила, что это водоросли, хотя ни на одном пляже ничего подобного не чувствовала.

Зажимая нос, я перешагивала через полосы гниющих растений и была уже на полпути к «Эммануэль», когда услышала позади шум. Сатанинское ликование Джонатана почти заглушало жалобный голос умирающей овцы, но я догадалась, что натворил этот пьяный ублюдок.

Поскальзываясь на тине, я повернула назад. Одно из животных почти наверняка было слишком поздно спасать, но, возможно, я смогу помешать убить двух других. Загона не было видно, его скрывали валуны, но слышались торжествующие крики Джонатана и глухие удары. Я заранее знала, что увижу.

Серо-зеленая лужайка сделалась красной. Джонатан был в загоне с овцами. Две уцелевшие в панике метались туда-сюда, блея от ужаса, а Джонатан стоял над третьей. Его жертва обмякла – тощие передние ноги подогнулись, задние окостенели в преддверии смерти. Тело тряслось в судорогах, а глаза казались скорее белыми, чем карими. Верхняя часть черепа почти полностью раскололась, обнажив серые мозги, пробитые осколками костей и размазанные большим круглым камнем, который Джонатан по-прежнему сжимал в руках. Пока я наблюдала, он успел еще раз опустить свое орудие в чашу овечьих мозгов. Теплые сгустки и кровь разлетелись во все стороны, забрызгав и меня. Джонатан походил на какого-то сумасшедшего из ночных кошмаров (каковым в тот момент, полагаю, и был). Его обнаженное тело, еще совсем недавно белое, походило на фартук мясника после тяжелого дня на скотобойне, а лицо было так залито овечьей кровью, что Джонатана едва можно было узнать…

Животное уже умерло. Жалкое блеяние оборвалось, и овца опрокинулась, довольно комично, точно мультяшка, зацепившись ухом за проволоку. Джонатан смотрел, как она падала, и его лицо под кровавой маской расплылось в улыбке. Ох, эта улыбка, скольким целям она служила. Не ею ли он очаровывал женщин? Не она же говорила и о похоти, и о любви? Теперь, наконец, проявилось ее истинное назначение – это была туповатая ухмылка довольного дикаря, стоявшего над добычей с камнем в одной руке и своим мужским достоинством в другой.

Затем Джонатан пришел в себя, и улыбка медленно угасла.

– Господи, – произнес он и содрогнулся от отвращения.

Я отчетливо видела, как у него скрутило желудок, от приступа тошноты Джонатан согнулся пополам, и полупереваренный джин и тосты разлетелись по траве.

Я не шевельнулась. У меня не было желания успокаивать или утешать его – помогать ему было просто выше моих сил.

Я пошла прочь.

– Фрэнки, – окликнул он сквозь комок в горле.

Я не смогла заставить себя оглянуться. Для овец ничего нельзя было сделать, так или иначе они мертвы, а мне хотелось лишь убежать подальше от маленького круга из камней и выбросить это зрелище из головы.

– Фрэнки.

Как можно быстрее я поспешила обратно к пляжу и относительной адекватности, царившей на «Эммануэль».

Запах сделался сильнее. Гадкой волной он поднимался от земли к лицу.

Жуткий остров. Мерзкий, вонючий и безумный.

Спотыкаясь о сорняки и грязь, я могла думать только о ненависти. «Эммануэль» была уже недалеко…

И тут, как случалось и раньше, послышался легкий перестук. Я остановилась, неловко балансируя на гладкой макушке камня, и посмотрела налево, где только что притихла катившаяся галька. Когда она замерла, другая, более крупная, около шести дюймов в поперечнике, словно сама собой сдвинулась с места и покатилась по пляжу, ударив соседок и начав новый исход к морю. Я нахмурилась, и у меня закружилась голова.

Может быть, какое-то животное под пляжем – скажем, краб – шевелило камни? Или это жара каким-то образом вдохнула в них жизнь? И снова камень побольше…