Когда я вернулась на яхту, Рэй возился с радиостанцией, но почему-то на всех частотах раздавался только белый шум. Рэй обругал приемник и сдался. Через полчаса появился завтрак, и хотя нам пришлось довольствоваться сардинами, консервированными грибами и остатками французских тостов, Анжела накрывала это «пиршество» со своим обычным апломбом, словно совершала второе чудо с хлебами и рыбами. В любом случае, наслаждаться едой было почти невозможно – казалось, сам воздух вытягивает из нее весь вкус.
– А ведь забавно… – начал Джонатан.
– Просто умора, – отозвался Рэй.
– …что туманный горн молчит. Туман есть, а горна нет. Даже звука мотора нет. Странно.
Он был прав. Нас окутывала полнейшая тишина, влажная и удушливая. Если бы не еле слышный плеск как будто виноватых волн и не звук наших голосов, с таким же успехом мы могли бы решить, что оглохли.
Я сидела на корме и смотрела на пустую гладь моря. Оно по-прежнему оставалось серым, но солнце уже начало окрашивать его в другие цвета – темно-зеленый и более глубокий сине-фиолетовый. Под яхтой покачивались пучки ламинарий и каулерпы, с которыми играл прилив. Выглядело заманчиво, и все лучше, чем угрюмая атмосфера на «Эммануэль».
– Пойду искупаюсь, – сказала я.
– Я бы не стал, милая, – ответил Рэй.
– Почему бы и нет?
– Течение, выбросившее нас сюда, должно быть довольно сильным, ты же не хочешь в него попасть.
– Но прилив еще не кончился, меня всего лишь вынесет на берег.
– Ты не знаешь, какие там перекрестные течения. Или водовороты, это вещь довольно частая. Засосет тебя в мгновение ока.
Я снова посмотрела на море. Оно выглядело довольно безобидным, но воды тут опасные, поэтому я передумала.
Анжела начала слегка дуться, поскольку никто не доел ее безупречный завтрак. Рэй ей подыгрывал. Ему нравилось с ней нянчиться, он позволял ей играть в свои дурацкие игры. Меня от этого тошнило.
Я спустилась на камбуз вымыть посуду и выбросила помои в море через иллюминатор. Они не сразу утонули, а сначала плавали в масляном пятне. Недоеденные грибы и кусочки сардин покачивались на поверхности воды, точно чья-то рвота. Еда для крабов, если хоть один уважающий себя краб снизошел до того, чтобы здесь поселиться.
Ко мне присоединился Джонатан, который, несмотря на браваду, явно чувствовал себя немного глупо. Он стоял в дверях и пытался поймать мой взгляд, пока я наливала в таз холодную воду и без особого воодушевления ополаскивала грязные пластиковые тарелки. Все, чего ему хотелось, – услышать от меня, что он ни в чем не виноват, и да, конечно, он наш кошерный Адонис. Я молчала.
– Я помогу, не возражаешь? – спросил он.
– Для двоих тут нет места, – ответила я, стараясь, чтобы это не звучало слишком резко. Тем не менее, Джонатан вздрогнул. Хоть он и расхаживал с важным видом, но вся эта история, похоже, подорвала его самооценку сильнее, чем я думала.
– Послушай, – мягко произнесла я, – почему бы тебе не вернуться на палубу и не погреться на солнышке?
– Я чувствую себя дерьмом, – сказал он.
– Это был несчастный случай.
– Полнейшим дерьмом.
– Как ты и сказал, мы уплывем с приливом.
Он оттолкнулся от дверного проема и спустился на камбуз. От нашей близости у меня едва не началась клаустрофобия. Его тела – слишком загорелого, слишком напористого – было чересчур много для такого тесного пространства.
– Говорю же, тут нет места, Джонатан.
Он положил руку на мой затылок, а я вместо того, чтобы стряхнуть ее, дала ему нежно помассировать мне шею. Потом уже хотела сказать, чтобы оставил меня в покое, но в душу словно проникла окружающая апатия. Другая ладонь Джонатана легла мне на живот и медленно заскользила к груди. К такой «помощи» я была безразлична, но если ему хотелось, то пусть.
На палубе Анжелу одолел приступ смеха, она почти задыхалась от истерики. Я легко могла представить, как она откидывает голову и трясет распущенной гривой. Джонатан расстегнул шорты, они упали на пол. Обрезание ему сделали крайне аккуратно, и его эрекция нарастала настолько гигиенично, что, казалось, не способна причинить ни малейшего вреда. Я позволила присосаться к своим губам, и его язык, точно настойчивый палец дантиста, принялся исследовать мои десны. Джонатан стянул с меня плавки, пристроился и надавил.
За его спиной скрипнула лестница, я успела оглянуться и заметить Рэя, который посмотрел в люк и уставился на ягодицы Джонатана и на сплетение наших рук. Интересно, видел ли он, что я ничего не чувствую? Понимал ли, что двигаюсь механически и ощущаю желание, лишь представляя его голову, его спину и член? Он беззвучно отошел от лестницы, и через миг, за который Джонатан успел сказать, что любит меня, я услышала смех Анжелы. Рэй описал ей то, чему только что стал свидетелем. Пусть эта сучка думает, что хочет, мне все равно.