Книги стихов

Сумасшедшие в саду

Здесь цельно все и потому бесцельно

за монастырской бывшею стеной;

от жизни здесь привыкли жить отдельно,

и перерыв здесь длится затяжной.

Заранее истек здесь каждый час,

и движутся все теми же шагами

в саду все в том же, теми же кругами

охотно, как ходили в первый раз.

А кое-кто возделывает грядки,

смиренно на колени встав,

не ради ли весенних нежных трав,

похожих на девичьи прядки,

которые ласкаешь лишь тайком,

в испуге избегая розы красной,

чья красота становится опасной,

поскольку в душах каждым лепестком

ведется неусыпная разведка,

смертельный подготавливая взлет,

но, как хорошая соседка,

трава своих не выдает.

Сумасшедшие

Их рассудок без перегородок,

но для нас туда закрыта дверь;

их часы не выдают находок

и нечаянных потерь.

Ночью хорошо, хотя тревожно,

вдруг бывает у окна;

руки гладят сумрак осторожно,

и опять молиться сердцу можно:

успокоившемуся видна

четырехугольная ограда,

и в тенях отчетливей ночных

рост неисчезающего сада,

отсвет брезжущий миров иных.

Из жизни святого

Невыносимый страх он испытал,

в подобном страхе близится кончина,

но сердце он воспитывал, как сына,

который только что был мал.

Изведал много безымянных бед;

прошла душа сквозь множество каморок,

в которые не проникает свет,

и, наконец, превозмогая морок,

лежала с Господом и Женихом,

и все-таки, заброшенная снова,

томилась в одиночестве таком,

что, не жалея, не желала слова.

Бывал он, впрочем, счастлив, как и встарь,

хоть нежностью мог утешаться реже,

и он ложился на руки к себе же,

как вся легла бы загнанная тварь.

Нищие

Ты в толпе посторонний,

нищие – торгаши;

своих пустоту ладоней

продают за гроши.

Увидеть может приезжий:

гниет у каждого рот;

язвой зияя свежей,

жрет проказа народ.

Глаза в толпе растерзали

чужое лицо в клочки,

и, что бы им ни сказали,

в ответ будут лишь плевки.

Чужая семья

Как сразу пыль является с утра,

неведомо откуда, хоть бесцветна

она была, но вот уже заметна

в своем углу, безжизненно сера,

так неизвестно из чего они

перед тобою вдруг образовались,

на улице сырой нарисовались,

подобие непризнанной родни,

в твоем нуждаясь или не в твоем

участии? Который год подряд

ты слышишь эти плачущие звуки?

Руки твоей коснуться не хотят,

хотя к тебе протягивают руки.

Но кто же нужен этим четырем?

Обмывание мертвого

Они к нему привыкли, но, когда

из кухни лампу принесли, робея,

остался незнакомцем он, чья шея

не вымыта еще, так что труда

потребовала. Был для них он тайной.

Гадали так и сяк о мертвеце,

усердно моя. Кашлянуть случайно

пришлось одной, и на его лице

лежала губка уксусная; дело

другая прервала, хотя со щетки

закапало; уже окоченело

в последней судороге тело,

не чувствуя ни жажды, ни щекотки.

Он это доказал, и приступ лени,

откашлявшись, преодолели обе,

и на обоях изгибались тени,

сопутствуя той и другой особе,

и двигались попавшие в тенёта,

и в окнах только тьма ночная зрима.

Прилежно омывали анонима,

а в доме совершалась пантомима

его законодательного гнета.

Одна из старух

Париж

Вечерами (сам ты знаешь как)

манят иногда повадкой робкой;

их улыбка, схожая со штопкой, —

из-под шляпки выглянувший знак.

У подъездов бывшие красотки

постоянно ищут редких встреч,

тайной прелестью чесотки,

шляпкой, кофтой силятся завлечь.

Отягощены ресницы влагой.

Молча прячут руки для чужих,

чтобы как дешевою бумагой

обернуть сиротство рук твоих.

Слепой

Париж

В городской чернеет он черте,

находя едва себе опору,

как идет, чернея, по фарфору

трещина, так брезжут на листе

отсветы; но, разрисован светом,

изредка улавливает он

свойственные видимым предметам

волны, хоть они со всех сторон.

Каждый шаг преграде вопреки,

выбор, будто кто-то на примете,

а потом поднятие руки,

как при брачном водится обете.

Старая дева

Почти посмертная мода,

перчатки, шляпка, платок,

а запах из комода

к прошлому так жесток;

комната тем печальней,

чем дольше занята

родственницею дальней,

чья мания – чистота;

вся во власти приличий,

робости и стыда,

а в комнате дух девичий,

по-прежнему, как тогда.

Вечеря

Вечное здесь, но выявит ли взгляд

великое в ничтожном не впервые,

узнав, кто эти люди деловые

и за какою вечерей сидят,

и пусть у них обычай одинаков,

и действия все те же искони,

они своих не понимают знаков,

хотя их делают они;

вновь пьют, словами говорят одними

и теми же, делясь одним куском,

и, кажется, такого нет меж ними,

кто не собрался бы уйти тайком.

А среди них один из равнодушных

готов своих родителей послушных

преподнести былому веку в дар

(не слишком ли – тех продавать, кто стар).

Погорелец

Не верилось обветренной заре,

что липам обожженным незнакома

дымящаяся пустошь вместо дома,

но тем вольготней было детворе

в беспечной непоседливой игре

средь угольков шуметь, скакать и мчаться,

но сразу тихо стало во дворе,

когда увидели там домочадца;

раздвоенным суком искал упорно

в золе корыта, плошки и котлы,

находкам радовался непритворно,

как будто те же видел он углы,

и, отступить не смея ни на шаг,

стоял средь будущего пустыря,

как во дворце заморского царя,

уже нездешний здесь, уже чужак.

Группа

Париж

Как для букета некто рвет цветы,

так Случай сочетает чьи-то лица,