Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Помните такую историю: умирающий муж попросил жену нагнуться, а сам укусил ее за нос, чтоб изуродовать. После чего умер спокойно: теперь эта тварь ни за кого замуж не выйдет.

Тенденции

Хотя тенденцию Ерофеев ощутил верно.

Он всегда имел отличное чутье на тенденции.

«Новый реализм» – неприятный цветок, выросший в те времена, когда либералы были уверены, что все поляны вокруг их.

То, что этот цветок так бурно разросся, уже не вызывает тех давних, первых, удивленных и теплых чувств: ах, какие забавные лепестки!

Теперь цветок будут объявлять сорняком.

Стало наконец понятно, что более всего «новореалистов» объединял антилиберальный настрой, где под либерализмом понимаются бесконечные политические, эстетические и даже этические двойные стандарты, литературное сектантство, профанация или маргинализация базовых национальных понятий, прямая или опосредованная легализация ростовщичества и стяжательства.

Антилиберальный настрой и, кстати, стойкое отсутствие каких-либо иллюзий по поводу того персонажа, что снова собрался беречь Россию в течение очередного президентского срока. Потому что это никакой не чекист из КГБ, а плоть от плоти российского либерализма.

Посмотрите на деятелей культуры, так оживившихся накануне выборов – отдавшие свой голос за него и призывавшие голосовать за него же, – все как один оголтелые ненавистники «левой» идеи и социализма в любом изводе.

Они чувствующие люди, они знают, за кого отдают голос.

Тот же Виктор Ерофеев, насмерть обидевшийся, что ему не дали выступить на Болотной, вдруг объявился в провластной и вполне себе мерзкой газете под названием «Не дай Бог» – предвыборной агитке за сами знаете кого.

Характерно, что возглавляемая сестрой одного независимого миллиардера – Ириной Прохоровой – новая крупнейшая премия «НОС» устами самой же Прохоровой провозгласила, что писателей вроде Шаргунова и Прилепина (и, думается, Сенчина, и, предположу, Садулаева, и наверняка Елизарова) они априори не рассматривают: таких писателей просто нет.

В продолжение темы, давая интервью на радио, Прохорова сказала, что «Прилепин заигрывает» с разными деструктивными силами. Видимо, имелись в виду разные там радикальные «левые» и повылезавшие из своих мрачных пещер «правые».

Да я не заигрываю. Я там живу.

Либеральные деятели в который раз неистово убеждены, что если смести в угол все чужое, то на этом пустом месте прорастет свое.

Ну-ну.

Желаю вам успехов в выведении новой либеральной капусты, тьфу ты, литературы, а то ее нет и пока не предвидится.

Что до будущего нового, или, как мы договорились говорить, клинического реализма – то оно напрямую связано с будущим, прошу прощения, страны.

Пока у нас происходит то, что происходит, – лучшие диагнозы ставят как раз «клинические реалисты». Они как минимум честнее многих и многих.

А когда это изменится – тогда мы и выясним, кто тут был продолжателем традиции, а кто самозванцем.

Дети рок-н-ролла

Александр О’Шеннон Антибард (М. : АСТ, 2004)

Из названия уже ясно, что речь в книге пойдет о людях, поющих под гитару, причем писать о них будут без особой приязни. «Даже когда они поют не Визбора, – пишет Александр О’Шеннон о своих собратьях, – все равно кажется, что это Визбор, ибо Визбор – это гвоздь, вбитый по самую шляпку в храм хилого российского романтизма. Когда эти хмыри поют, они строго смотрят в зал, требуя понимания и тишины».

Сам Александр О’Шеннон – бард весьма известный, оттого так и хочется сказать, что он пишет от себя и о себе. Но нет, фамилия героя книги – Степанов, поэтому просьба не путать лирического героя и автора.

Итак, фабула. Утром Степанов просыпается от – цитирую – «банального сушняка» в чужой квартире. Рядом, как вы, возможно, уже догадались, кто-то лежит. «Эта женщина, кто она?» – думает проснувшийся герой. Следующие мысли героя: «А где я, собственно? Что за район? Трусы… Надо найти трусы».

Постепенно рассудок Степанова проясняется, женщина узнана, район опознан. Далее следуют перманентная алкоголизация героя и бессмысленные поездки по городу, в разные концы, в сопровождении все той же женщины. Событийный ряд перемежается флэшбэками. Немного натурального секса, много ненормативной лексики. К вечеру герой конкретно пьян и, как вы, возможно, опять догадались, вновь перестает узнавать свою спутницу: «Знакомый голос… Кто это? Как ее… Лера… Вера… Да, Вера. Я люблю тебя, Вера».

Финал романа: Степанов на сцене. Друзья подносят ему, стоящему у микрофона, рюмку с алкоголем. Он выпивает, затем его рвет на виду у зрителей и частично на них самих.

«Театр закрывается, нас всех тошнит», – как Хармс писал.

Александр О’Шеннон вполне убедительно доказывает, что весь этот навязший в зубах трагизм существования русского поэта (берите шире – человека культуры) вовсе не от «мятущейся души» и не от религиозных, скажем, исканий. Нет в этом квазитрагизме ни глубин, ни смысла. Есть примитивное, гадкое алкашество, глубоко эгоистичное.