Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Книжка написана нигилистом, обладающим славным чувством юмора, что этот нигилизм хоть как-то оправдывает. Смеяться будете, это я обещаю. А кто-то, может, и всплакнет.

Написано, впрочем, неряшливо, но нынче так модно, вот и Гришковец (а если хотите – Стогоff) пишет левой ногой, и ничего, людям нравится. «Смотри-ка, левой ногой, а как душевно». Гришковец – добрый, О’Шеннон – злой, в этом разница. Гришковец себя любит, случай О’Шеннона куда сложней, и это еще одна, уже серьезная разница.

Больше О’Шеннон книг не напишет, потому что в этой уже высказал все, что увидел и постиг. Даже умер один раз в середине романа. Тоже, кстати, повод, чтобы ознакомиться.

Александр Башлачёв: Человек поющий Стихи, биография, материалы Составитель Лев Нумов (СПб. : Амфора, 2010)

Перед нами первое полное собрание стихов и песен Башлачева, первая попытка создания его биографии (в отдельную таблицу сведены все «квартирники» Башлачева), первая подробная библиография. Хороший труд.

Быть может, стоило сначала дать полный свод песен и только затем ранние стихи и стихи на случай – а то неподготовленного человека может смутить качество текстов, если он честно начнет читать с первой страницы, сразу угодив в юношеские, незрелые сочиненья Башлачева или, скажем, в стихотворение, написанное по случаю двадцатипятилетия Череповецкой капеллы («Сегодня у капеллы день рождения! / Исполнилось не мало – двадцать пять! / И поздравляя, хочется сказать: / “Мы любим ваше хоровое пенье!”»). Едва ли Башлачев обрадовался бы такой широте охвата его текстов.

Впрочем, все это придирки. Какие еще неподготовленные люди будут читать томик Башлачева, откуда им взяться.

Он покончил жизнь самоубийством 17 февраля 1988 года. В момент, когда, казалось, все только началось – мы имеем в виду русское рок-движение. Потребовалось два с лишним десятилетия, чтобы понять то, что стало очевидно Башлачеву еще тогда: обновления русского духа через рок-н-ролл не получилось.

В 1984-м он напишет свое культовое: «И пусть разбит батюшка Царь-колокол, / Мы пришли с черными гитарами. / Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл / Околдовали нас первыми ударами. / И в груди – искры электричества, / Шапки в снег. И рваните звонче-ка! / Рок-н-ролл – славное язычество. / Я люблю время колокольчиков».

Уверенность, что эти колокольчики зазвенят как Царь-колокол, прожила до обидного мало.

Башлачев успел дать всего шесть интервью (первое в 85-м, последнее в 87-м), и в тот момент, когда его сотоварищи по рок-н-роллу несли в основном пафосное черт-те что, он уже поставил диагноз: «Явление рок-музыки – гигантское явление. А плодов никаких нет, я их не вижу». Или в другой раз: «Русский рок не чувствует своей глубины. Своей особой уральской, тульской, сибирской изюминки». Или в третий раз: «Люди, которых я вижу на сцене, – я им не верю. Я знаю, что они другие! Зачем играть в другого человека, когда можно играть в себя?! Но ты-то мелкий, а хочется играть в крупного! В себя-то начнешь играть, а ты никому не нужен, у тебя душа-то мелкая. А ты, будь добр, пойди поработай со своей душой, пусть она у тебя вырастет, окрепнет. Когда вырастет, тогда шагай и пой».

Или в четвертый раз по тому же самому поводу: «Многие игры… мне кажутся странными, а многие странности – просто играми».

Иногда звучало что-то вроде надежды в его словах: «Когда из джаза вся социальная суть выхолостилась, патрон стал холостым, можно стрелять куда угодно, пуля все равно никуда не попадет. А в рок-музыке еще достаточно много пороха. Я бы даже сказал, сырого пороха, который надо сушить. А сушить его чем? Чем угодно: своими словами, сухими дровами».

Вот это «своими словами» волновало Башлачева больше всего. Под «социальной сутью» он понимал далеко не «социальные песни», которые вскоре стали ходовым – и весьма отвратительным на вкус – товаром. Одно из ключевых понятий, важных Башлачеву, – корни, укорененность: в языке, в русской географии, в духе.

Башлачев часто говорил о том, что для русского рока слишком важен вопрос «как» (проще говоря, мы безуспешно старались сделать «как на Западе»), но никто не интересуется «зачем». В итоге опять цитируем Башлачева: «все путались в рукавах чужой формы» – вместо того чтоб переодеться в свои телогреечки и петь так, как живешь, жить так, как поешь, растить душу и быть вровень себе.

К этой укорененности рок-движение так и не пришло. Башлачев неизменно говорил, что любит песни Гребенщикова, дружил с Шевчуком, Ревякиным, Кинчевым – но это были всего пять-семь, ну, дюжина имен. Пользуясь есенинским определением, надо признать: «иная крепь» не взошла.

Русский рок-н-ролл не то что не воскресил национальный дух – он даже не породил новых достойных детей.