Книготорговец из Флоренции

Сикст понимал, как важны книги для защиты церкви и католической веры. Его племянник кардинал Пьетро Риарио (которого некоторые считали сыном папы) был еще большим библиофилом. Благодаря синекурам, которыми осыпал его дядя, молодой кардинал, по словам одного историка девятнадцатого века, окунулся в «ненасытное сладострастие»[652]. В промежутках между бурными удовольствиями он находил время собирать книги, и его библиотеке, «без которой, – вздыхал он, – дом пуст»[653], предстояло стать одним из величайших свидетельств его расточительности. Он поручил шестидесяти книготорговцам по всей Италии разыскивать для него манускрипты. Не сохранилось переписки, связывающей Веспасиано с этим проектом, но кардинал Риарио наверняка обращался и к королю книжных торговцев.

Риарио умер в 1474-м в двадцать восемь лет (слух гласил, что от венецианского яда), и его планы построить дворец и собрать библиотеку остались неосуществленными. Однако в июне 1475-го Сикст реанимировал идею достойной библиотеки, выпустив одну из главных своих булл, Ad decorem militantis Ecclesie («Ради украшения Церкви воинствующей»), – так сказать, свидетельство о рождении Ватиканской библиотеки.

Папа Николай V уже собрал для Ватикана сотни книг, и, хотя его преемник Каликст III, вопреки уверениям Веспасиано, не избавился от них, следующие папы мало заботились об этом собрании и не особо его пополняли. К 1475-му библиотека Николая, по словам современника, «пребывала в плачевном состоянии»[654]. Сикст решил упорядочить книги, дать им просторный дом и надежного хранителя. (Прежний библиотекарь, Джованни Андреа Бусси, великий помощник Свейнгейма и Паннарца, умер в начале года.) Папа не сомневался в полезности большого и доступного книжного собрания; библиотека, говорилось в булле, украсит воинствующую Церковь, умножит католическую веру, даст подспорье людям просвещенным и прославит Рим. Она должна была служить pro communi doctorum virorum comodo – для пользы всех ученых мужей[655].

Той же буллой Сикст назначил библиотекаря – врага двух предыдущих пап, Каликста III и Павла II, Бартоломео Платину. Воинственный гуманист принялся обращать хаос в порядок. Летом он нанял плотника делать столы для комнат, где будут храниться книги. Вход он украсил мраморным порталом с гербом Сикста, улучшил освещение, прорубив новое окно в Кортиле дель Папагалло, и велел, чтобы книги обметали лисьими хвостами, полы тщательно мели, а помещения окуривали можжевельником.

Были созданы правила для сбережения книг. Читатели лишались права брать тома, если не возвращали их на место, спорили между собой или перелезали через столы, вместо того чтобы обходить. Платина заказал цепи – целых 1728, – дабы приковать к столам самые ценные книги. Манускрипты можно было брать на дом, но для этого требовалось вписать свое имя в книгу, содержащую строгое предупреждение: «Всякий, кто вписывает сюда свое имя в подтверждение, что взял книги из библиотеки папы, навлечет на себя его гнев и проклятие, ежели не вернет их в целости и сохранности»[656].

Гнев папы был искренним, а проклятие – нешуточным. В своей булле Сикст отметил, что некоторые читатели, очевидно, не боятся Всевышнего, поскольку «дерзко и злонамеренно прячут у себя взятые в библиотеке книги». И действительно, со смерти Николая в 1455-м из собрания исчезли по меньшей мере двадцать манускриптов[657]. Должникам дали на возврат книг сорок дней. Если за этот срок книги не возвратят, виновные будут отлучены от церкви, объявил Сикст.

После спада в начале 1470-х итальянские типографии постепенно возобновляли работу. Появлялись десятки новых книг. За 1475-й и 1476-й на полуострове напечатали 570 наименований – больше половины всего опубликованного в Европе[658]. В Германии за то же время появилось всего 265 наименований, во Франции – 101. К началу 1476 года типографии были в двадцати четырех итальянских городах, но лишь в тринадцати немецких и шести французских[659]. В 1476-м в Италии работали не меньше ста печатников – втрое больше, чем в Германии[660]. Конечно, большинство итальянских типографов по-прежнему составляли выходцы из Германии, но «народом печатной книги» через десяток лет после прихода Свейнгейма и Паннарца были уже не столько немцы, сколько итальянцы.

К северу от По и к востоку от Тибра, по обе стороны Апеннин, до самого Реджо-ди-Калабрия на «носке» Италии работали печатные станки. Философские, религиозные, медицинские и поэтические труды, индульгенции и папские буллы, псалтири и грамматики, налоговые уведомления, речи против турок, объявления книготорговцев – все это публиковалось, на бумаге и на пергаменте, а типографии становились все более обычной приметой итальянских городов.