Еще одной причиной было присутствие Веспасиано. Хотя его писцы работали много медленнее печатного станка, он при своем сорокалетнем опыте мог обеспечить клиентов как роскошными новыми копиями всего, что они пожелают, так и более дешевыми подержанными или бумажными. Как заметил в 1469-м генуэзский ученый, все клиенты Веспасиано были убеждены, что «король книготорговцев мира» легко отыщет любое сочинение. Если печатники, такие как Иоганн из Майнца и Ченнини, разорялись из-за перепроизводства книг, для которых существовал лишь ограниченный рынок, Веспасиано по большей части создавал свои манускрипты под конкретный заказ. Все, кто хотел копию древнегреческой или латинской классики, могли легко получить ее у Веспасиано, точно зная, что книга будет красивой и выверенной.
Веспасиано со своей командой иллюминаторов и писцов обслуживал читающую публику так хорошо, что полезность и нужность печатных книг – не говоря уже об их экономической доступности – были флорентийцам не так очевидны, как, скажем, жителям Майнца или Венеции. Открытие типографии, как убедились на своей шкуре Ченнини и другие, требовало больших начальных вложений и влекло значительный риск. Прижимистые флорентийские купцы, видимо, не спешили вкладывать излишки капитала в сомнительное дело – создание типографии в городе, где царит король всех книготорговцев мира. Масштаб Веспасиановой деятельности, вероятно, объясняет и отсутствие типографий в близлежащих городах – Пизе (несмотря на тамошний университет), Лукке, Сиене, Ареццо и Вольтерре.
Возможно, некоторые флорентийцы считали книгопечатание иноземным новшеством (отсюда уверение Ченнини в «изобретении заново»), а печатные книги – менее красивыми и – как считал Полициано – менее надежными текстуально, чем рукописные. Веспасиано держался мнения, что ни одна печатная книга и близко не сравнится по красоте и качеству с манускриптом, над которым работал такой писец, как Герардо дель Чириаджо, и такой художник, как Франческо дель Кьерико. Книги, которые он готовил для библиотеки в Урбино, вполне это доказывали. В этой библиотеке, писал Веспасиано, все книги великолепно исполнены, все изящно иллюминированы, все на пергаменте, все идеально полны, без пропуска страниц. И все, как он хвалился, «написаны от руки, ибо печатный том устыдился бы встать с ними рядом»[661]
. Поэт, превознося библиотеку Федерико, написал, что эти тома не напечатаны мелкими буковками, которые скоро выцветут, а «начертаны» искусной рукой[662]. Другими словами, рукописные книги были не только красивее, но и долговечнее печатных.По крайней мере четыре печатные книги все же проникли в великолепную библиотеку Федерико. Впрочем, герцог, по-видимому, разделял презрение к типографским изданиям, поскольку этим томам не нашлось места рядом с его драгоценными манускриптами. Они хранились в особом помещении вместе с кодексами, ждущими переплета, или неполными манускриптами, которые предполагалось скопировать заново[663]
. Скорее всего, Федерико хотел, чтобы их переписали от руки.По меньшей мере один флорентийский ученый, Марсилио Фичино, был готов принять новую технологию. За десять лет со смерти Козимо Медичи слава Фичино выросла многократно. В 1473-м его рукоположили в священники, однако это не помешало ему и дальше проявлять свои таланты в самых разных областях. Он продолжал играть на лире и петь гимны, читать лекции о Платоне у себя в Кареджи и во флорентийском монастыре Санта-Мария дельи Анджели. Фичино утверждал, что понимает «язык ангелов», которые сообщали ему пророчества, когда он возносился духом на небеса[664]
. Еще он практиковал экзорцизм и как-то изгнал беса из дома своего сапожника.Ко времени рукоположения Фичино завершил свой труд «О христианской религии». В этом трактате повторяются многие его излюбленные темы, например про череду богословов, от Гермеса Трисмегиста и Мусея до Платона и христианства. Если в духовно бедный железный век христианству грозила опасность выродиться в пустую обрядность, то теперь грядет золотой век, ибо явится государь-философ, подобный Гермесу, способный соединить философию с высшей гражданской властью, – то есть Лоренцо Медичи, которому Фичино посвятил свой труд.