Книготорговец из Флоренции

В следующие дни и недели продолжались кровавые расправы над другими участниками заговора. Веспасиано утверждал, что более пятисот человек были убиты в наказание за «гнусное преступление» в церкви. «Не мне описывать такие зверства», – заключил он[737]. Другие были не столь сдержанны. Полициано рассказал, что видел «обезображенные трупы; многие люди насмехались над ними, многие проклинали». Другой свидетель вспоминал, как священника из свиты Сальвиати убили на площади Синьории: «Его четвертовали, голову отрубили, насадили на копье и носили по Флоренции весь день». Отрубленные ноги и руку священника тащили к Палаццо Медичи под крики «Смерть предателям!»[738]. Никколо Макиавелли, которому во время этих событий оставалось несколько дней до девятого дня рождения, позже вспоминал «нескончаемую жестокость» против Пацци и их сторонников, когда даже дороги за пределами Флоренции были усеяны «изрубленными телами»[739].

Один из нападавших, Бернардо Бандини де Барончелли, сумел сбежать и добраться до города, где, он был уверен, месть Лоренцо его не настигнет, – Константинополя.

В следующие дни Веспасиано видел много кровавых зрелищ. В узкой улочке, на которую выходила его лавка, разыгралось несколько особо жутких сцен. Через два дня после убийства Джулиано всякий, идущий по улице Книготорговцев, видел в окнах нотариусов рядом с Бадией восемь солдат Джованни Баттисты да Монтесекко. Их повесили днем раньше, а затем выставили в окнах, будто чудовищные манекены, «прислонив, застывших в трупном окоченении и голых, как в день своего рождения, – писал один свидетель, – так, чтобы они казались правдоподобными изображениями живых людей»[740].

Через несколько дней, 3 мая, народ снова забурлил, когда схватили двух священников, Маффеи и Баньоне, укрывшихся у бенедиктинцев в Бадии. Когда их выволакивали на улицу, у лавки Веспасиано разъяренная толпа требовала крови монахов, давших им убежище. Через день на другой стороне улицы Маффеи и Баньоне настигла жестокая кара. Им отрезали носы и уши, после чего повесили обоих в окнах Палаццо дель Подеста, Дворца правосудия, через узкую Виа дель Паладжо от лавки Веспасиано. Затем тела срезали с веревок, и толпа сорвала с них одежду. На следующий день Монтесекко, схваченного при попытке бежать из Флоренции, обезглавили под лоджией Палаццо дель Подеста; его голову, как чудовищный трофей, прибили к двери.

Еще более кошмарное зрелище предстало взорам в середине мая, когда мальчишки проволокли по улице Книготорговцев разлагающееся тело Якопо Пацци. Якопо погребли в семейном склепе в Санта-Кроче, но вытащили оттуда 15 мая, так как власти из-за сильных ливней сочли, что навлекли на город гнев Божий, – не следовало хоронить такого злодея в освященной земле. Тело, по-прежнему с веревкой на шее, закопали в неосвященной земле за городской стеной. Через два дня мальчишки по собственному почину выкопали труп и поволокли, «забавляясь, по всему городу». Протащив свою жуткую жертву мимо лавки Веспасиано к соседнему Палаццо Пацци, они подвесили покойника на веревке к дверной ручке и начали кричать: «Стучи в дверь!» Наконец, пресытившись своей забавой, мальчишки донесли труп до моста Рубаконте и, весело горланя песни, сбросили в Арно. Люди толпились на мостах, глядя, как он плывет вниз по течению, а днем позже в Броцци другие мальчишки выудили его из воды, повесили на иву и принялись лупить палками. Они тоже бросили тело в Арно. Последний раз его видели под мостами Пизы по пути к морю. Издевательства продолжились в песенке. «Messer Jacopo giù per Arno se ne va», распевали дети на улицах: «Мессер Якопо плывет по Арно»[741].

«Как пали сильные!» – написал Веспасианов писец Гуго в Библии Федерико да Монтефельтро. Веспасиано давно был убежден, что в людских делах неизбежны внезапные катастрофические переломы. «О, тщетные надежды смертных, – написал он как-то о несчастьях влиятельного рода Строцци. – Кто подумал бы, что счастливейший дом во Флоренции за столь краткое время претерпит такую перемену? Всем следует остерегаться, ибо, как бы ни были они удачливы, крушенье приходит стремительно. Таково свойство людских дел»[742]. Крах Пацци – семейства, которое он называл «блаженнейшим в городе»[743], – вновь подтвердил переменчивость Фортуны. Однако дурные времена, как позже напишет Веспасиано, лишь начинались.

Не только песенку о мессере Якопо, который плывет по Арно, распевали во Флоренции после того, что стало называться Congiura de’ Pazzi, Заговор Пацци. Спустя несколько недель после гибели Джулиано Медичи появилась печатная баллада о «вероломной измене» и гнусности заговорщиков. Она определенно предназначалась для пения или декламации, ибо горе то и дело заставляет автора прерываться: «Мне слезы очи застилают, и сердце рвется на куски». Или: «Дозвольте помолчать в слезах, рыданиях и вздохах»[744].