Приезд Хрисолора во Флоренцию означал, что тайны Платона мало-помалу приоткроются. Хрисолор не только составил для своих учеников греческую грамматику, но и начал переводить «Государство». Его ученики перевели на латынь еще десять диалогов, при этом вклад одного лишь Леонардо Бруни включал «Горгия», «Критона» и «Федра». Он же сделал новый, лучший перевод «Федона», а также «Апологии», речи, которую Сократ произнес в 339 году до н. э. на суде, обвинявшем его в неуважении к богам (где он произнес свои знаменитые слова, что «жизнь без такого исследования не есть жизнь для человека»)[166].
Хотя доступ к текстам появился, барьеры в понимании Платона не исчезли, поскольку ни Хрисолор, ни Бруни не были знатоками его философии. Перевод «Государства», законченный в 1402-м, изобиловал пропусками и ошибками, а у Бруни были сложности с терминологией и точностью деталей. Чуть легче стало, когда один из бывших учеников Хрисолора перевел другой труд. В 1433 году монах-камальдул Амброджо Траверсари завершил, по просьбе Козимо Медичи, первый полный перевод на латынь книги «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» Диогена Лаэртского. Это собрание биографий, написанное по-гречески в третьем веке нашей эры, привезли во Флоренцию из Константинополя в 1416-м. О Платоне в книге говорится много и подробно, поскольку Диоген считал его величайшим из философов, чье учение превосходит все остальные. Его жизнеописание Платона, переведенное Траверсари, дало флорентийцам понятную (хоть и довольно сумбурную) выжимку платоновской философии. Диоген не только кратко изложил учение Платона, но и привел массу биографических сплетен, например, что Платон был выдающимся борцом и на самом деле звался Аристоклом, а борец, у которого он обучался, прозвал его Платоном («Широким») за крепкое сложение. Прежде бывший лишь смутно различимой фигурой в философических дебрях, великий философ впервые выступил вперед и обрел человеческий облик.
Траверсари, посвятивший свой перевод Козимо, был в числе флорентийцев, приехавших на собор в Феррару. Он бывал на пирах, которые давал Чезарини, и с жаром писал другу о «замечательных томах», которые видел в Ферраре, в том числе о «томе Платона, содержащем все его труды и очень красиво написанном»[167]. Козимо тоже бывал на этих пирах, поскольку был флорентийским послом в Ферраре с конца января до начала июня 1438-го. Его заворожил не только кодекс Платона – который он вознамерился приобрести, – но и сам Георгий Гемист Плифон, чьим «пылким устам», по выражению друга, он внимал, покуда византийский волхв, «подобно новому Платону», толковал о платонических мистериях[168]. Вероятно, еще до отъезда из Феррары в начале лета 1438-го Козимо решил переманить собор и его блистательные умы с их заманчивыми библиотеками во Флоренцию. Чума в Ферраре и опустевшие сундуки византийцев позволили ему осуществить свой замысел.
Итак, император и его свита прибыли во Флоренцию во всеоружии – с греческими манускриптами и учеными, которых предстояло выставить в догматических спорах с латинянами. Кардинал Чезарини, организовавший переезд, вновь выступил в роли хозяина: он пригласил Георгия Гемиста Плифона в свой флорентийский дворец читать приватные лекции о Платоне и Аристотеле, и в частности о том, почему, по мнению Плифона, Платон выше Аристотеля. В назидание своим флорентийским слушателям Плифон составил короткий трактат «О том, чем различаются Аристотель и Платон».
Различия между Платоном и Аристотелем много обсуждались и прежде. Этот спор начался еще в Древней Греции, где Аристотель критиковал и поправлял Платона, наставника, у которого начал учиться в 367 году до н. э., когда ему было семнадцать, а Платону – около шестидесяти. Аристотель пришел в Афины из своего дома на севере Греции, где получил некоторые наставления в биологии от отца, который был врачом у деда Александра Македонского. К тому времени Академия существовала уже лет двадцать, с завершения «Государства» прошло почти десять лет. Хотя Аристотель оставался с Платоном еще два десятилетия, их непростые отношения отражены в рассказе Диогена Лаэртского, где упоминается о том, как Платон однажды пожаловался: «Аристотель меня брыкает, как сосунок-жеребенок свою мать»[169].
Платон и Аристотель, какими их изобразил Рафаэль на фреске «Афинская школа» в Ватикане