Книготорговец из Флоренции

Через год после завершения трактата Джаноццо Манетти как никогда понадобились и его вера, и собственный жизнерадостный рецепт лечить земные горести чувственными удовольствиями. В 1453 году он вынужденно бежал из Флоренции, бросив все имущество. Его жизнь, по словам Веспасиано, являет пример того, как человек, сколь угодно удачливый, может в одночасье лишиться всего ему дорогого. По иронии, именно эту мысль так старательно подчеркивал Джованни Лотарио в трактате о ничтожестве жизни.

Причина для бегства была проста: как сообщает Веспасиано, от Манетти потребовали уплатить «непосильный налог» в 166 000 флоринов[405]. За этим требованием, по мнению Веспасиано, стоял некто «обладающий в городе огромной властью», сиречь Козимо Медичи. И впрямь, Козимо предпочитал не убивать врагов, а душить их налогами. Послушные чиновники разоряли его политических противников, оценивая их имущество, с которого платился налог, в заоблачные суммы. Как позже писал хронист, Медичи не желали устанавливать единый фиксированный налог, а брали «сколько им заблагорассудится»[406].

Манетти стал самой явной жертвой этого злоупотребления властью. Много лет он поддерживал прекрасные отношения с Медичи, но то, что Манетти дружил с королем Альфонсом, а также выступал за политический союз Флоренции с Венецией, а не с Миланом, настроило Козимо против него[407]. Манетти не захотел или не смог заплатить разорительный налог, бежал из Флоренции и отправился сперва в Рим ко двору Николая V, а после смерти папы – ко двору Альфонса. И Николай, и Альфонс в свой черед платили ему пенсион, на который можно было позволить себе скромную толику земных радостей. Из Неаполя Манетти писал Веспасиано с просьбой найти ему некоторые манускрипты по гражданскому и каноническому праву «за разумную цену». Еще он попросил копию Цицероновых «Писем к Аттику»[408], – видимо, его удовольствием в изгнании было перелистывать страницы античной премудрости.

Через двадцать лет после возвращения во Флоренцию Козимо Медичи все так же правил, по выражению Веспасиано, «негласно и с величайшей осмотрительностью». Сыновей, Пьеро и Джованни, он тщательно готовил себе в преемники. Старший, Пьеро, родившийся в 1416 году, должен был взять на себя политическое руководство, а Джованни, на пять лет его моложе, – возглавить фамильный банк. Козимо дал обоим прекрасное образование, которое должно было сделать их мудрыми вождями в политике и коммерции.

Оба еще в юности обнаружили вкус к культуре. Джованни в пятилетнем возрасте приписали к гильдии банкиров, однако изящными искусствами и классическим знанием он интересовался больше, чем банковским делом. По словам его друга, он находил удовольствие «в книгах, древних геммах, музыкальных инструментах и прочих утонченных занятиях»[409]. Он играл на музыкальных инструментах и писал стихи, а когда в 1440-х его отправили в римское отделение банка Медичи, собрал завидную коллекцию античных статуй и медальонов.

Пьеро тоже был страстным собирателем. Свою коллекцию – керамику, камеи, геммы, фламандские ковры – он держал в особом кабинете, куда его, мучимого подагрой, приносили, дабы облегчить боли созерцанием красоты (иллюстрация тезиса Манетти). Еще в кабинете у Пьеро было более ста манускриптов. Он начал собирать их примерно в 1440-м, двадцати пяти лет от роду, отчасти вдохновленный примером отца, отчасти соревнуясь с Джованни, тоже охотником за манускриптами. Вдвоем братья собрали в палаццо, где жили вместе с отцом, одну из лучших личных библиотек Италии. Пьеро держал свои книги прикованными к скамьям в любимом кабинете, причем их роскошные переплеты позволяли сразу определить тематику – синие для богословия, желтые для грамматики, лиловые для поэзии, красные для истории, белые для философии. В 1456-м он начал вести каталог своего собрания, где указывалось в том числе, какие манускрипты написаны гуманистическим письмом («новыми античными буквами»), а какие готическим, которое его писцы называли то lectera moderna, то licteris novis («современные буквы»). Нет сомнений, какой стиль письма больше нравился Пьеро, – год за годом он искоренял копии Сенеки, Теренция и Цицерона, написанные «современными буквами», и заменял их написанными гуманистическим минускулом[410].