Вчера всю ночь сидел в интернете, и смерть была совсем рядом, я знаю эти места в Париже, кафе Маленькая Камбоджа, мы в нем не раз обедали, где стол был яств, там гроб стоит, прямо тут у меня в комнате, компьютер уничтожает все расстояния, и вздрагиваешь от любого звука. Но утром ночные кошмары уже почти выметены, Ортиджия стоит свежевыбритая, по-субботнему чистенькая, базар, успокаивающе крикливый, покупайте моцареллу, копченую, с перцем, с миндалем, и надо выбрать, и еще успеть заплатить за интернет, и пообедать в котлетной, здесь лучшие в мире котлеты, а потом обязательно надо поплавать, вода сейчас теплее воздуха, и особенно хорошо плыть назад, к берегу, смотреть на дворцы, на сад, в котором кривые тысячелетние фикусы, на Аретузу, нимфу, превратившуюся в поток и поившую еще греков, теперь в ней гуси, которые Рим спасли, и почему-то растет водно-болотный папирус. И все это вместе – Греция, Рим, Египет, барочные дворцы на набережной, фикусы и стаи птиц над ними – надвигается, обступает, забирает к себе; и хочется уйти в самую глубь, спрятаться в тепло воды, как под одеяло.
Лучшие стихи про русско-турецкое безумие, конечно, «Мушкет» Бунина. На века написаны. Там вся беспомощность русской агрессии, вся ее людоедская жертвенность, нервный, прерывистый сон о Царьграде.
Юрий Альберт пишет: «Забавно видеть, как знакомые, спокойно продолжающие ездить в Крым, огорчаются, что теперь придется отказаться от Стамбула».
А почему надо отказываться от поездок в Крым или в Стамбул? Пока самолеты туда летают, можно сесть и полететь. И если запретят прямые рейсы, можно полететь кривыми. Я вот не сяду и не полечу ни в Крым, ни в Стамбул, но политические соображения будут последними в этом решении. Дороги мои туда не идут, все дороги ведут меня в Рим, вели бы они в Стамбул или в Крым, я бы туда двинулся. Уж будьте покойны. И это для частного лица, по-моему, самая естественная позиция.
И не надо мне навязывать ваших фальшивых презумпций. Я отвечаю только за себя, за себя и своих близких, и этого мне достаточно. Нет никакой связанности частного лица и государства. Она ложная в обоих случаях – и с Крымом, где ее от частного лица требует либеральная российская общественность, и со Стамбулом, где ее от частного лица требует авторитарная российская государственность. Источники требования разные, а само требование одно. И ответ на него у меня один: хуй вам. И никакого другого ответа никогда не будет.
Рязанова оплакивают в Москве, как в Копенгагене оплакивали Андерсена, а в Барселоне – Гауди. Подобно другим великим сказочникам, Рязанов обустроил пространство, в котором все живут, с той лишь разницей, что мир его возник 30, 40, 50 и 60 лет назад, а как раз в последние четверть века образовалась тут новая жизнь, к Рязанову уже имевшая опосредованное отношение. Жизнь эта была для кого-то отвратной, для кого-то манящей, но выглядела для всех реальной и вдруг улетучилась с какими-то ужасными гримасами. А рязановский фикшн живее всех живых – панельный, малогабаритный, сердечный, как ничто другое, одним ключом открывающий сразу все двери.
Правозащитный центр «Мемориал» требует освобождения Ильдара Дадина. И я вместе с ним. Я тоже считаю, что Ильдар Дадин, посаженный за одиночный пикет, который не нуждается в согласовании, должен быть немедленно освобожден. Ильдар Дадин вызывает у меня уважение и восхищение.
Но вот известная сценаристка считает иначе. И это ее право. И не потому, что она известная сценаристка, а потому, что всякий человек вправе считать иначе, не так, как вы, не так, как я. И не надо искать в этом заказ кровавого режима, отработку чечевичной путинской похлебки, желание услужить и подсказать власти – множащиеся догадки бесчисленны и безумны. И не надо приходить к несогласному с такими речами: «Ты гнида! Ты мразь! Ты тварь! Ты сосешь у Путина! Ты со своими внуками – человеческая труха! Ты получишь гробики со своими внуками!»