Голосовать на выборах за меньшее зло, как учат нас интеллектуалы, правильно, конечно, для результата, но осилить такое действие могут только сами интеллектуалы, да и то не все. Выбирая между Бабой-Ягой и Змеем Горынычем, интеллектуалы естественно голосуют за Бабу, но для остальных это совсем не так естественно. Интеллектуалы на любых выборах статистически ничтожны, выборы проводятся для избирателя. Объяснять избирателю, что он вековой раб, любят у нас либералы, поэтому они всегда проигрывают выборы. Это их ноу-хау, везде в мире для избирателя создаются максимально комфортные условия. Выбирать меньшее зло он не умеет. Голосовать за то, чтобы не стало хуже, не будет. Он хочет, чтобы сделалось лучше. Он ищет позитива. В раздувающихся от жара ноздрях Горыныча его можно разглядеть.
Я почти перестал писать о политике – даже показательные, исторические сдвиги, вроде тех, что случились вчера, не вдохновляют. Короля играет свита, событие делает реакция на него, а тут со всех сторон тягостная неточность. И в Америке, и в Европе, и в России «наш круг» сотрясается от рыданий. Take it easy. Победил реднек, вслух говорящий то, что они сообща надумали. Слушать тошно, кто бы спорил, но бывают трагедии помощнее. И в Америке, и в Европе, и в России полно ликующих, и это тоже take it easy, опять карикатура, но у нас она к тому же стыдная. На престол в Золотой Орде воссел идейно близкий Тохтамыш и вообще родной человечек. Радостно, понимаю. От него, может, удастся получить ярлык на княжение в Крыму и отдать за это не слишком большой ясак. Дело, согласен. Но зачем выставлять его наружу и на рожу – это что, повод для гордости? Так нынче выглядит вставание с колен?
С чьих колен встали? – спросил один остроумец.
Буйное параноидальное невежество взяло новую высоту. Коммунисты и зоозащитники борются с Яном Фабром и Эрмитажем из-за выставки, на которой представлены чучела животных. Запущен флэшмоб «Позор Эрмитажу!»
«Ян Фабр не раз рассказывал журналистам о том, что собаки и кошки, которые появляются в его инсталляциях, – это бездомные животные, погибшие на дорогах. Он пытается дать им новую жизнь и победить смерть, – отметили в Эрмитаже». Еще раз: в инсталляциях животные, не замученные ради выставки, а погибшие на дороге. В третий раз: погибшие на дороге.
Ольга Федянина резонно напомнила, что Эрмитаж и Фабр отнюдь не первопроходцы, и чучела животных без тени протеста не один век выставляют во всем мире, ими набит Натурхисторишес, великий музей Вены.
Я уж не говорю о том, что чучело Ленина выставлено для всеобщего обозрения уже почти сто лет, и у коммунистов это не вызывает никакого протеста, наоборот, они возмущаются всеми попытками похоронить их любимую экспозицию.
Словом, предлагаю запустить флэшмоб «Слава Эрмитажу!»
У вас там в Москве, говорят, застарелые снега, метели и ледяные дожди, а у нас на Ортиджии +20 и вода +22, я сегодня купался, упоительное это дело, особенно когда плывешь назад, и дворцы с набережной плывут тебе навстречу. Но вообще это радость для безумных отдыхающих, местные во всем мире живут не по погоде, а по календарю, справедливо рассуждая, что наступил ноябрь, небо в тучах, и вечерами прохладно – самое время обновить шубу. И обновляется не только шуба. Сегодня вот обновлялись олеандры – были усыпанные цветами деревья, стали огрызки, обмылки, шарики-сироты, стриженные под полубокс. Пока я пил кофе, ребята с пилами у меня на глазах загубили три дерева, сбрили белые, красные прекрасные цветы, сгребли их в кучу, уложили в кузов, чтобы увезти и сжечь. В цветочном, видимо, крематории. Так здесь издавна заведено, может, уже столетия, а, может, и две с половиной тысячи лет, Сиракузы же, считай, Греция, и колонны Аполлона VI века до нашей эры, прямо напротив олеандров, благословляют порядок вещей.
Про обновление и порядок вещей великая греческая ваза, где три возраста, мальчик с открытием – «смотри, ласточка!», зрелый муж, верифицирующий увиденное – «клянусь Гераклом, правда!», и старик с обобщением – «скоро весна!». Три возраста переживаются нынче одновременно. Я вот, как мальчик, ужасался впервые увиденной ласточке – уничтожаемым цветам, хотя, конечно, понимал, что так и надо, и это полезно, хорошо для дерева, клянусь Гераклом, правда, и был готов, как старик, предъявить великие выводы, но тут меня опередили. Когда с одним из деревьев было покончено, на балконе, расположенном прямо против него, появился дед, коренастый, как ранне-классическая колонна, и крепкий еще, как она. Дед много раз, несколько десятков раз, шесть-семь-восемь десятков раз это видел, но снова вышел посмотреть и, постояв минуту, – «опять зима!» – ушел прочь.