Книжка-подушка

Памятник установили на Покров, у главного собора в городе, церковь, очевидно, хотят взять в союзники, но тут придется показать фокус. Святитель Московский, митрополит Филипп, почитаемый православными со дня своей гибели, был умучен царем Иваном – обвинен в колдовстве, извергнут из сана, аки злодей, и изгнан прочь самым унизительным образом. В Успенском Соборе любимец царя «с девичьей улыбкой, с змеиной душой, отвергнутый Богом Басманов» облачил его в драное монашеское тряпье и отправил навечно в монастырь, под арест, где его заковали в кандалы, а вскоре удушили подушкой. Если дуэль выиграл Дантес, почему памятник стоит Пушкину? В истории Ивана Грозного и митрополита Филиппа этот недочет исправлен. Дуэль выиграл Дантес, и памятник ему воздвигли.

19 октября

19 октября – главный наш праздник, конечно. Ни убить, ни отнять, ни испохабить его невозможно. Убежище, над которым никто не властен. Все те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село. Русский мир, самый родной. Всем привет.

21 октября

Поговорил с Василием Степановым для «Сеанса» о том, почему в России невозможен свой Фассбиндер. Вот кусок моего монолога на эту тему.

Посмотрел на днях хороший сборник новелл про Петербург, семь женщин-режиссеров его сделали, там много интересного, очень качественная новелла у Пармас. Анна Пармас вообще, может, лучшее, что случилось в русском кинематографе последних лет. И здесь все ею чудесно придумано, написано, поставлено, много смешных и очень смешных деталей, две женщины, мать и взрослая, сорокалетняя беременная дочь, идут на врачебное обследование и собачатся на разные темы, в том числе и про товарища Сталина. Точно обозначенный конфликт, прекрасно поставленный скандал, отторжение со звенящей в воздухе ненавистью, очевидно, застарелой и не только со Сталиным связанной, – все это растворено в захлебывающихся слезах финала: на обследовании выясняется, что будет дочка, что она здорова, еще одна девочка, третья, и героини, ставшие одним целым, выходят из больницы, прижавшись друг к другу и забыв снять бахилы, это последняя точная смешная подробность в череде других. Сентиментальная – что в том плохого? Ничего. Можно и так.

Проблема в том, что нельзя иначе.

Торжествующая человечность является обязательным разрешением любой драмы. Живая вода должна пролиться со слезами. Она не то что прописана в драматургическом регламенте кино и телевидения, все еще хуже: она прописана в мозгах, причем в самых лучших мозгах. Вот вы вспомнили «Германию осенью», как там Фассбиндер беспощаден и к себе, и к матери, и к любовнику. А у нас кто был настолько же жестким? Только Балабанов. Я бы добавил «Маленькую Веру» Пичула, но она снята еще при советской власти. А в последние 30 лет есть острейшая нехватка мертвой воды, по сути она была у одного Балабанова, и вспомните, в какие штыки приняли даже просвещенные зрители его великий фильм «Груз 200»: в результате мы и дискутируем, как относиться к товарищу Сталину, и в фильмах, и в жизни, можно или нельзя ставить памятник людоеду, в Германии такой разговор невозможен – ни осенью, ни в какое время года.

Вот читал не так давно в фейсбуке: «Если дело, не дай Бог, дойдет до очередной – какой уже там по счету в нашей истории? – обороны Севастополя, то защищать его останутся все больше мракобесы, гомофобы, сталинисты, клерикалы и прочее и прочее, – в то время как многие милые и просвещенные люди будут радостно прыгать по ту сторону фронта, в обозе у Мировой Жабы: сдавайся, Иван! Так что скандальные вопросы нашей повседневности пусть себе шумят, куда без них, – но я бы скандалить не спешил. Бывает, что мой народ ошибается, но это все равно мой народ».

«Бывает, что мой народ ошибается, но это все равно мой народ» – это та же холера, что и «народ никогда не ошибается», чуть более продвинутая. Ошибка признается, но сразу откидывается как пустячная: на фоне битвы за Севастополь не стоит разговора. Сравните с тем, что было у Фассбиндера: мой народ – крамольный, кромешный, кошмарный, но это мой народ; мой народ преступник, но это мои преступления. Такую конструкцию в России последних лет одолел только Балабанов, сняв «Груз 200». Остальные не взошли. Остальные отбросили ее как навязанную извне, как чуждую нашей ментальности, самой природе русской человечности. Не пролилось здесь мертвой воды, одни бурные, орошающие и всепрощающие слезы. Но без мертвой воды они сопли в маникюре, даже если и были рыданиями.

26 октября

Песков тут высказался о цензуре: «Цензура недопустима, но при этом надо четко дифференцировать те постановки, те произведения, которые ставятся или снимаются за государственные деньги, и те, которые снимаются с привлечением каких-либо иных источников финансирования», – уточнил он. По словам Пескова, «естественно, если государство дает деньги на какую-то постановку», то «вправе обозначить ту или иную тему».