Прочел тут у Пархоменко, «что если сначала дней пять подряд объяснять населению Крыма, что в случае возвращения под юрисдикцию Украины им увеличат зарплаты и пенсии, а также разрешат строить еще больше курятников для отдыхающих в береговой полосе, а потом предложить им проголосовать на референдуме, – будет 95 процентов за возвращение назад. Ну и потом новому правительству можно будет опереться на это подавляющее большинство, отстаивая свое право на полную юридическую отмену крымнаша».
Я вот совсем не крымнаш и считаю мартовские события 2014 года печальной ошибкой, мягко говоря, но про пять дней агитации – бессмысленно оскорбительные речи. Зачем держать людей за скот? Про что этот плевок, кроме желания плюнуть? С 1976 по 1992, шестнадцать лет подряд я каждую осень ездил в Крым, а иногда еще и весной, был там везде, хорошо его знаю. Конечно, тамошний народ всегда считал себя Россией, даже до 1991 года, когда это не играло особой роли. И все равно жители Крыма настаивали на своей русскости – по крайней мере те, с которыми я сталкивался.
Как раз на днях, перебирая для книги свои старые публикации, наткнулся на текст, написанный для «Русского телеграфа» про поездку в Дельфы с американскими туристами: «За окном подымались горы. „О, – сказала моя соседка. – У вас есть такие в России?“ – „Да, в Крыму“, – механически ответил я, не предполагая за ней геополитической ушлости. „Но ведь Крым на Украине“, – удивилась старуха и посмотрела на меня с подозрением неожиданно осмысленными глазами».
Это апрель 1998 года. Шесть с лишним лет прошло после Беловежской пущи и распада СССР. Конечно, Крым – Украина, и никакая смена этого юридического обстоятельства, тем паче в одностороннем порядке, никем не предполагалась. Тогда, как и сейчас, это казалось безумием. Тогда, как и сейчас, существовали международные договоры и обязательства по ним. Но, конечно, Крым – Россия. Севастополь – наша слава, Потемкин-Таврический, Толстой и Чехов в Ялте, царская тропа в Ливадии, Коктебель со всей русской культурой, каждое лето там оседавшей, – это что, не Россия? Не о чем тут спорить – сейчас, как и тогда.
Юридические обстоятельства про одно, культурные – про другое, международные договоры – про третье, история – про четвертое, самосознание жителей – про пятое. И все надо учитывать. И это нормально. Противоречия – ценность. В них цветущая сложность и многообразие жизни, а не простота, краснота и пустота, как в рыхлой перезрелой редиске.
«Российский президент задал несколько вопросов на знание географии двум мальчикам – Тимофею Цою и Мирославу Аскирко. Мирослав заявил, что он знает „все столицы, все контуры стран“. Тогда Путин спросил у него: „Где заканчиваются границы России?“. „Границы России заканчиваются через Берингов пролив с США…“, – начал отвечать Мирослав. Однако российский президент остановил его, заявив, что „границы России нигде не заканчиваются“.
„Это шутка“, – добавил президент».
Эпичная шутка, не правда ли? С библейской, я бы сказал, поступью. И мир замер, ей внимая, вытирает проступающий на лбу пот.
Это «Милосердие» Рафаэля, которое сейчас можно увидеть в Третьяковской галерее на выставке шедевров из Ватикана, очень концептуальной (куратор Аркадий Ипполитов) и при этом сплошь состоящей из работ исключительно высокого качества, что редко соединяется. О выставке этой, совершенно замечательной, я еще напишу подробно, а пока два слова о «Милосердии» Рафаэля, которое, конечно, произросло из Тондо Дони Микеланджело – тут очевидная композиционная связь, – но в свою очередь многое породило, и не только в живописи. Мадонна не с одним, а с множеством младенцев – с «Милосердия» Рафаэля начинается новое гуманистическое милосердие. «Слепая мать» Шиле – один из позднейших прекраснейших отголосков.
Последний по времени заяц на Боровицкой площади станет памятником нашему интеллигентскому идиотизму: боролись с ним на Воробьевых горах, где он – с торжественным треском открытый, но мало кем увиденный – благополучно бы сгинул, в Лету бух, а получили его между Пашковым домом и Кремлем, в самом заметном, самом важном месте Москвы, к тому же самом прекрасном – еще вчера.
Доставили мне тут письмо – не виртуальное, простое, каких мы все получаем в ежедневном великом множестве, а единственное, золотое, можно пощупать, пришедшее по старинке почтой. Прислал Sergey Ab проездом из Виченцы. Что можно прислать из Виченцы? Конечно, виллу Ротонда, вырезанную из картонки. Заполненная прекрасными, сердечными, от руки написанными словами бумажная Ротонда села в машину, потом тряслась в поезде или томилась в самолете, оттуда снова перебралась в машину – совсем как человек, и совсем как человек сохранила по прибытии, в первые благословенные часы, свет, запахи и тепло Италии.