Книжка-подушка

Рим – самый прекрасный город на свете, в который хочется всегда, – благоухает реликтовыми садами, и главный из них в палаццо Массимо – том, что Museo Nazionale Romano. Нигде больше нет таких фресок, как в зале виллы Ливии с ее времен императора Августа росписями поразительной красоты и сохранности. Райский сад с деревьями, травами и плодами, населенный дивными птицами. Золотой век.

Вилла Ливии была построена в Прима-Порта в первом столетии до нашей эры и называлась «У белых кур» – Ad Gallinas Albas. По легенде, принадлежала Ливии, жене Августа. По той же легенде, Ливии на колени упала курица, выпущенная орлом из когтей. В клюве у курицы была ветка лавра, которую посадили, и она разрослась, и с ней разросся сад. Лавр, венчающий Августа, отсюда. И отсюда фрески, украшавшие виллу, что кажется анахронизмом, – ведь требуется не один век, чтобы появился сад, такой многообразный и насыщенный, с такими упоительными подробностями, чтобы его воспели, чтоб он стал фресками и задышали уже стены. Но в золотой век каких чудес не бывает.

Решил приклеить к райскому саду любимое помпеянское порно, на котором Приап с орудием до колена упирается в корзину с фруктами. Плоды, понятное дело, метафора усилий, милых Приапу. Точнее, последствий этих усилий. Извержение – плоды – насыщение, и опять по кругу: упоительный процесс, которым мы заняты. И на одном из кругов – кто знает? – орел насытится и задумается, и в рассеянности расслабит когти, и выпустит добычу, и с ней дар небес упадет на землю, и прорастет, и станет благоухающим садом, а потом благоухающими фресками. Культура всегда прихоть и аномалия, результат множества усилий и совпадений, случайностей, в сущности. И когда еще это будет. И будет ли?

А фрески – вот они. Идемте, друзья, в сад, в Золотой век Августа. Пока на него смотришь, он длится.

7 апреля

Татьяна Левина тут как-то спросила: «А возможны ли вообще у кого угодно хоть какие-нибудь не постыдные национальные чувства? (Ну, кроме нашей любви к Италии.) Это честный вопрос».

Национальное=общее с другими. Отчего ж невозможно? Дом, семья, бабушки, прабабушки, прадедушки, один род, что тут непонятного? Или дом-улица-околица. Наш сад, закаты, лес. Наша акация – нет в мире душистее. Ох. Наша, конечно, душистее, но с установкой не поспоришь. Или возьмем шире: наша природа – стиранная, сиротская, самая неказистая, самая любимая. Или, наоборот, сузим: свой круг, свое сословие, квази-сословие, неважно, профессио-нальный цех, всегда по-местному окрашенный, русская школа (или даже московская, вятская, пермская) – это тоже понятное, несомненное. Или – пойдем в другой ряд: Богоматерь Оранта в Софии Киевской, Покров на Нерли, Успенский собор во Владимире, Ростов Великий и Великий Новгород, и, конечно, Петербург, петербургская культура, родная литература. Русская литература, русская культура, русская история. Это все национальные чувства, очень понятные, совсем не постыдные.

Постыдное – потому что лживое – кроется в резиновом знаменателе, в необходимости переживать общность там, где ее нет, быть вместе с теми, с кем быть не можешь – ни физически, ни психически, ни культурно, никак; чувствовать одинаково, когда чувствуешь различно. Что у меня общего с автомехаником из Запердищинска? Или нет, не поймаете, за руку не схватите, с профессором оттуда же?

С римским профессором, с которым мы тут месяц назад всю ночь проговорили, общность понятна: мы с ним всю ночь проговорили. А с запердищинским профессором не случилось, может, он был бы еще ближе римского. Но я этого не знаю. А уж какая упущена близость с запердищинским автомехаником, этого я, дорогие мои, никакими словами не передам, был бы главный человек в жизни. Но он им не стал – вот в чем загвоздка. Я не могу испытывать общности, которая не сложилась, – кем бы и почему бы она ни была вменена мне в гражданскую обязанность.

Народ, наделенный высшим знанием, который всегда прав, все видит насквозь; народ, который шагает рядом, дышит в тебе; народ, с которым надо разделять хлеб и соль, кровь и почву, жизнь и судьбу, впадая в национальное единство, – это все ложь, ложь и ложь, к тому же не здесь и не сейчас сочиненная. Унылая, дряблая ложь, ей двести лет от роду. Немецкая философия. Все беды оттуда.

10 апреля

Депутаты Госдумы требуют отдать под суд Горбачева: «До сих пор не было дано никаких правовых оценок по факту расчленения государства. Но все факты говорят о том, что это была спланированная акция, и виновные должны понести наказание. В том числе и Горбачев. Последствия событий 1991 года мы пожинаем до сих пор. Люди в Киеве гибнут и будут гибнуть дальше по вине тех, кто много лет назад в Кремле принял решение развалить страну».