Книжка-подушка

Помнится, одна пожилая дама, вполне антисоветская, разумеется, других вокруг не было, говорила, что самым счастливым годом в ее жизни был 1937. Как так? – недоумевали все. А чему вы изумляетесь? – спрашивала она. Вы думаете 1936 или 1938 были лучше? Те же большевики, тот же террор и смертный ужас. Но в 1937 я познакомилась со своим мужем, у нас случилась бурная неистовая любовь, мы засыпали на рассвете, а они были чудесные, эти рассветы, мы зачали ребенка, мы взахлеб читали, я написала лучшие свои картины (она была художницей), что еще надо? И вообще, я всегда их, прежде всего, презирала, а значит, не придавала им значения. Это я вспомнил к тому, что в любом году наступает май, а с ним майская жизнь, с рассветами, которые всего важнее. Жить надо собой, а тягостным им не придавать значения. Крым с ними.

3 мая

2 мая в Одессе люди, оказавшиеся в забаррикадированном горящем Доме профсоюзов, выбрасывались из окон или гибли от угара, или превращались в уголь. Это 11 сентября в миниатюре. Как выяснилось, не нужно ни самолетов, ни гения Бен Ладена, достаточно одной самодеятельности масс. Одесская милиция говорит теперь, что погибшие сами себя подожгли, бросаясь коктейлями Молотова; мне не кажется эта версия правдоподобной, но даже если оно и так, толпа, собравшаяся у Дома профсоюзов, ликовала навстречу чужой мучительной смерти. Кто-то стрелял в верхние этажи, целясь по вылезающим оттуда людям, как в тире целятся по двигающимся мишеням, кто-то метался, пытаясь помочь страдальцам, но на разных видео больше всего просто зрителей – они с чувством, с оттяжкой хлебали пивасик, разглядывая скорченные в дыму на карнизах или летящие в огне фигуры. Казнь как зрелище – казалось бы, позабытая скрепа. Вот она. И не важно, майдан это или антимайдан, они одинаковы, обезьяны друг друга. А ведь у каждого зрителя, взятого в отдельности, наверняка есть родители или дети, он о ком-то заботится, о чем-то мечтает, живет тяжкой, как все, жизнью и, может быть, даже плачет по ночам. Каждый в отдельности – человек, а вместе – свора, тупая, звериная: пустой блуждающий взгляд, искаженный ненавистью рот, в зубах шелуха от семечек.

5 мая

Умерла Татьяна Самойлова. Конечно, она была прекрасна. Но не это главное. Прекрасных много. Ничье лицо за последние 60 лет не было таким оглушительно новым. И ничье лицо с такой силой и убедительностью не обещало другой жизни, свободы, оставаясь при этом за решеткой, навсегда с решеткой слившись. Царствие ей Небесное.

8 мая

Конечно, колорады из того же ряда, что шоколадки, жиды, пидары, чурки и чучмеки. Есть еще зверьки, это чурки и чучмеки разом. Зверьки вообще – самое честное слово. И ко всему ряду подходит. Как гениально написала в дискуссии про мой текст об Одессе неведомая мне комментаторша: «Какой бред. Там люди вытаскивали колорадов из пожара». Исчерпывающе.

10 мая

Посмотрел все четыре серии «Переводчика». Хороший фильм. И, конечно, очень одаренный режиссер Андрей Прошкин умеет так работать, что к разнообразным изъянам придираться нет желания. Ну, совсем нет.

Но есть две проблемы.

Фильм рассказывает о школьном учителе, попавшем под немецкую оккупацию в слободском городке на юге России. Учитель в первый же день обнаружил свое знание немецкого языка и был нанят начальником полиции к себе в переводчики. То бишь, фильм об интеллигенте-коллаборационисте. А значит, надо показать те зверства, за которые интеллигент берет на себя ответственность, идя на службу. Вот тут возникает первая проблема. Зверства показаны с явным перебором.

Нет, нет, я совсем не собираюсь оправдывать нацизм, я из другого садика, но есть художественные законы, есть просто понятие меры. Если вы десять раз повторите, что NN – подлец, гадостность его не сделается наглядней. И даже наоборот, вера в нее пропадет. А вот если вы сообщите чертам NN хоть какую-то человечность, то и злодейство его станет более драматичным, более выпуклым и объемным. Это азбука. Конечно, Прошкин ее знает, как знает ее Никита Михалков, который в «Утомленных солнцем» дарует немцам человеческие черты. Но что позволено Юпитеру, не дозволено на Первом канале, он на острие идеологической борьбы, несет в массы повестку дня, согласно которой сталинизм не в пример лучше гитлеризма, ну просто никакого сравнения.

Повестка может отрабатываться двумя путями: отбеливанием одного и окарикатуриванием другого. К первому Прошкин, слава богу, отношения не имеет, а вот второму в фильме отдана дань – иначе в телевизоре, видимо, нельзя. Тут мы опрокинулись не на тридцать, а на семьдесят лет назад. Для брежневского кинематографа такие переборы не типичны, в них не было надобности, немцы тогда представали человекоподобными, а не мультипликационными зверьми, на чем, в частности, и строился успех «17 мгновений». Карикатурная традиция в изображении немецко-фашистских захватчиков восходит к кинематографу времен войны, и очевидно, что сегодняшний телевизор вооружен именно этой скрепой: вставай, страна огромная.