Не видел спектакля Богомолова «Братья Карамазовы», но скажу. Во всех рецензиях, которые я прочел, обнаружил похвалу тому, что старец Зосима после смерти провонял – «дерзкому, остроумному, ироничному и глубокому режиссерскому решению». Вывел Богомолов на чистую воду православную «притворяшку». Дорогие коллеги, старец Зосима провонял в первоисточнике. Это одна из величайших сцен в романе. Старец провонял не потому, что он «притворяшка», а потому, что человеческое тело после смерти разлагается. То, что старец провонял, не делает его ни менее святым, ни менее прекрасным, никак не умаляет его учения. Это вообще история не про старца – он уже умер – это история про Алешу, которому послано такое испытание. И это противопоставление глубокой веры старца языческим предрассудкам и показному церковному благолепию. Провонявший старец это великая метафора и великий достоевский ответ всем книжникам и фарисеям, типа о. Всеволода Чаплина, всем высоконравственным борцам с грязью, с устройством чужой телесности, вообще с физиологией, со всем низким, со словом «хуй» – какой ужас! – в том числе. Трогательно, как интеллигенция, не моргнув глазом, смыкается тут с самым косным, что есть в Церкви.
Алена Злобина справедливо заметила, что памятник Крупской у Сретенских ворот выпадает из рамы, в которой сегодня стоит – спереди ровно, безжизненно отштукатуренная, как ягодка опять, церковь Успения Пресвятой Богородицы, сзади – номенклатурный модернизм Лукойла, солидный Господь для солидных господ, а между ними соратница и сподвижница, Надя-Наденька с тонкой талией, которой у нее отродясь не было, вся в движении – порыв в светлое коммунистическое завтра. Три скрепы, три национальных идеи и хорошо, что одна из них выпадает, коммунистическое завтра тоже ведь, слава богу, выпало. Скажем спасибо, что на месте тонкой талии не стоит реалистический бегемот с выпученными от базедовой болезни глазами. У меня во ВГИКе была преподавательница зарубежной литературы, очень, кстати, замечательная, страдавшая той же базедовой болезнью; похабник Эйзенштейн, познакомившись с ней юной, сказал: у NN такой вид, будто ей вдули и забыли вынуть. Не то памятник у Сретенских ворот: его вдули, но он сам выпал – какое облегчение.
Чеховский писатель, рекламировавший лежалый чай, был человек совестливый. «Россию обманываю! Отечество обманываю из-за куска хлеба! Эх!» – мрачно жаловался он, когда рачительный купец Захар Семеныч предлагал ему в качестве гонорара тот самый, воспетый рекламистом чай. Сто тридцать лет прошло, широко шагает прогресс. Нынешний политический писатель-рекламист, солдат информационной войны, ничего не стесняется, перед Россией не стыдится, никакая реальность его не смущает, он берет свой чай из головы и сам в него глубоко верит, он исповедует его как обретенное блаженство, он не просто готов получать его в качестве гонорара, награда без чая для него немыслима: о дайте, дайте мне атмосферы, моей выдуманной, глоток зловония, без него я задыхаюсь. Заказчик Захар Семеныч потирает руки, у него пот проступает от удовольствия. Слюну он не сглатывает – сплевывает.
Я ни одного дня не верил в движение ширнармасс на Юго-Востоке Украины, в чей-то вдруг национальный подъем, в разрекламированную русскую весну, в какое-то там апреля, которое собрались отмечать, и в прочую хрень. Понятно, что деньги и технологии правили там бал. Но известный джиарщик из Реновы, вчера ставший премьером ЛНР, это чересчур даже для меня – ничей цинизм такого не выдержит. Погибшие дети, старики, оставшиеся без крова, десятки тысяч беженцев, гробы, идущие в Россию, гробы, идущие на Запад Украины, кровавый идиотизм со всех сторон – и это ради чего? Ради эффективных переговоров высокооплачиваемых менеджеров? «Все мы вышли из Шинели Гоголя». Ну да. А они – из яиц Вексельберга.
Спикеры ДНР клянутся в ненависти к Евросодому. Правильные пацаны изъясняют свое отношение к геям исключительно в лагерной терминологии. При этом культ Стрелкова насыщен таким спертым, таким бьющим в нос гомоэротизмом, что даже неловко об этом писать: совестно указывать на очевидное. Отвратная эта диалектика – большой привет Третьему Рейху, в котором широковещательное истребление гомосексуалов чудесно уживалось с повальным мужеложством. Все нацики ходят по одному и тому же кругу: ночь длинных ножей – праздник, который всегда с ними.
Антон Долин тут спросил, есть ли в Швеции великие живописцы. Комментаторы резонно назвали Цорна. Одни говорили, что он шведский Серов, другие с негодованием замечали, что Цорн за границей ценится неизмеримо выше Серова: висит в крупнейших музеях мира. Это – чистая правда и страшная несправедливость: Серов ничем не хуже (даже лучше, шепну я вам на ухо).