Книжная кухня

В следующее мгновение она почувствовала, как уголки ее губ приподнимаются. Си У лучезарно улыбнулся и, бурно жестикулируя, принялся что-то говорить, но Ю Чжин не слышала ничего вокруг. Все ее внимание было приковано к дверям.

Он стоял у входа, одетый в длинное темно-серое кашемировое пальто, с легким смущением на лице – совсем как в их первую встречу, – при виде которого Ю Чжин вдруг показалось, что она перенеслась в прошлое. Осенний вечер, терраса на втором этаже, теплые каштаны, бутылка вина, истории, которыми они делились, глядя на звездное небо, густой молочный туман, стелющийся ранним утром над озером, пробивающееся сквозь него солнце…

Ю Чжин встала и медленно шагнула к дверям. Су Хёк поставил на пол белый бумажный пакет и, снимая темно-синие перчатки, объявил:

– Айсвайн прибыл! Он идеально подходит к десерту.

Он улыбнулся Ю Чжин, к которой все еще не вернулся дар речи. Тот же голос, те же длинные тонкие пальцы…

Однако Ю Чжин чувствовала: что-то изменилось. Она не могла объяснить, что именно; просто Су Хёк выглядел так беззаботно, словно сбросил с плеч груз проблем.

– Хённим, ты носишь очки? – улыбаясь, спросил Си У. – У тебя же их раньше не было?

– Они без диоптрий. Я купил очки, потому что хотел примерить на себя образ другого человека. Кое-кто подал мне идею… Кое-кто сказал, что было бы здорово стать другим человеком и жить другой жизнью, как главный герой одной книги.

– А?

Су Хёк посмотрел мимо озадаченного Си У на Ю Чжин, и та рассмеялась. Манжеты темно-синих перчаток украшали золотые заклепки.

Су Хёк много о чем хотел рассказать Ю Чжин, но растерялся, не зная, с чего начать. Перед его мысленным взором пронеслись покрасневшие глаза, айсвайн и холодное кладбище.

* * *

В тот день он впервые после маминых похорон пришел на кладбище. Найти нужную могилу не составило труда. Трава еще не успела вытянуться, и ноги сами привели Су Хёка к сонсану[39], где каждый праздник проводились обряды поминовения предков. Из темных облаков посыпался снег. Су Хёк невидящим взглядом уставился на холм. Он никогда не приходил сюда, потому что боялся окончательно расклеиться, но вот он здесь, и снег, казалось, успокоил его разбитое сердце. В этом месте жизнь и смерть спокойно идут рука об руку.

Снегопад усиливался, поэтому Су Хёк раскрыл зонтик и стал спускаться по тропинке. По дороге ему встретился мужчина. Су Хёк, погруженный в свои мысли, хотел было пройти мимо, но мужчина внезапно загородил ему путь, поэтому у Су Хёка не было другого выбора, кроме как остановиться.

Перед ним стоял отец. Смутившись, Су Хёк сделал полшага назад. Такой отец – без сопровождающего, без зонта в снегопад – казался ему незнакомцем. Су Хёк в нерешительности замер, не зная, что сказать. Прошло, наверное, лет двадцать с тех пор, как он желал отцу счастливого Рождества, а что-то непринужденное типа «О, какими судьбами?» прозвучит в этом священном месте двусмысленно. Только потом Су Хёк заметил, что отец принес вино. Бутылка стояла в ведерке, наполненном льдом, поэтому было видно только пробку и горлышко, но Су Хёк узнал его с первого взгляда. Айсвайн, любимое мамино вино.

Су Хёк вдруг вспомнил, что в те вечера, когда мама пекла яблочные пироги под звуки джаза, отец после ужина ставил на стол айсвайн. Родители до позднего вечера пили ледяное вино и ели яблочный пирог, разговаривая о разном. Мама смеялась и гладила отца по руке, чьи глаза были мягкими, как весна. Только тогда Су Хёк осознал, что помнит лишь одну сторону своей мамы. Мама пекла пироги не только для своих детей, но и для любимого мужчины, с которым потом делила их за бокалом десертного вина.

Во время готовки мама была полна радостного предвкушения. Су Хёк думал, что сладкий запах теста настраивает ее на позитивный лад, но это было только половиной правды. После того как во время медового месяца родители побывали на винодельнях и виноградниках Торонто, мама влюбилась в айсвайн. Отец покупал ей это вино всякий раз, когда она грустила или сердилась. Айсвайн стал для родителей жестом примирения и символом их любви, похожей на пламя.

– Отец, это… Это же айсвайн?

Отец, все это время молча смотревший на Су Хёка, перевел взгляд на бутылку, утопавшую во льду ведерка. Стоило снежинкам упасть на горлышко, как они таяли и исчезали. Отец кивнул и, слабо улыбнувшись, выдавил:

– Су Хёк, ты… У тебя глаза матери.

Услышав в хорошо знакомом голосе нотки боли, Су Хёк удивленно вскинул голову и посмотрел на отца. В покрасневших глазах читалась неподдельная тоска, и лицо… Это лицо принадлежало не жесткому, бесчувственному предпринимателю и не холодному, совершенному божеству, а простому человеку, который любил настолько сильно, что отдал бы свою жизнь в обмен на жизнь любимой.