Книжные магазины

Взгляд автора «Хлебом единым»[72] на этот «золотой иностранный легион» особенно интересен. Для Шукри, отягощенного экономической зависимостью от Пола Боулза (Боулз помог ему написать первую книгу и перевел ее на английский, открыв тем самым доступ к международному рынку), Жене был не более чем мошенником. Не только потому, что его нищета была смешной в сравнении с нищетой марокканцев, о которой так жестко рассказал сам Шукри в своих автобиографических книгах, но и потому, что Жене не знал ни слова по-испански, вследствие чего его рассказы о преступности в Барселоне или в некоторых кругах в Танжере всерьез воспринимать нельзя. Боулза Шукри окрестил «узником Танжера»: тот провел свои последние годы, валяясь на диване, и, по мнению Шукри, на самом деле не соприкасался с окружавшей его арабской культурой. Достаточно лишь прочитать письма Боулза, чтобы заметить, что, хотя физически он находился в Марокко, его культурные запросы действительно сосредоточивались на Соединенных Штатах – по мере старения все сильнее. Тем не менее он отдавал себе отчет в том, что приток англосаксонских писателей придавал городу литературный флер, хотя их, как и самого Боулза, не занимало глубокое исследование марокканского общества. В статье 1958 года под названием «Миры Танжера» он писал, что «город, как и человек, когда узнаешь его глубоко, почти всегда предстает в разных обличьях», но для такого познания нужно время. И никогда в последующие сорок лет он не считал, что найденного им времени было достаточно. В 1948 году он писал Джейн из танжерского отеля Ville de France: «Мне по-прежнему нравится Танжер, быть может из-за ощущения, будто я нахожусь на грани, которую однажды перейду».

«Пол Боулз. Узник Танжера» начинается так: «Какой абсурд. Ничто не кажется мне более абсурдным, чем эта раздутая ностальгия по былому Танжеру и эти воздыхания по его прошлому, когда он был международной зоной». Но я при этом не могу не задаться вопросом, почему на самом деле Шукри пишет эту книгу или ее близнеца «Жан Жене и Теннесси Уильямс в Танжере»? Не таится ли под его обличительным порывом подспудная уверенность, что на Западе его будут читать, только пока он говорит об англосаксонских или французских знаменитостях? Ответ на эти вопросы вряд ли найдется. В чем не возникает сомнений, так это в искренности той боли, которой сочатся его слова, неслучайно он постепенно уничтожает собственного литературного отца: «Ему нравилось Марокко, но не марокканцы». Презентация его книги о Боулзе, изданной «Кабаре Вольтер», прошла в Танжере в середине 2012 года с участием его переводчицы Раже Бумедиан эль-Метни и Хуана Гойтисоло. Разумеется, в Librairie des Colonnes.

В своих воспоминаниях Мюйаль описывает первую встречу с Шукри: «Мы ужинали на чудесной, полной ароматов террасе ресторана La Parade летним вечером с молодыми и красивыми кузинами, когда незнакомый юноша решил преподнести нам цветы. Увидев, что мы их не принимаем, парень начал обрывать с них лепестки и есть их». Она вспоминает, как потряс ее «Хлебом единым», ведь она и не подозревала, что в ее собственном городе существует такая безнадежная, такая беспощадная бедность. Вспоминает и то, как часто они стали говорить о литературе и политике, когда он заходил в магазин. Тахар Бенджеллун перевел книгу на французский, так что перевод на оба главных в издательском мире языка осуществили выдающиеся переводчики. Но в оригинале «Хлебом единым» сразу стал бестселлером и был запрещен: «Две тысячи экземпляров были распроданы за несколько недель, и я получила из Министерства внутренних дел уведомление о запрете продажи этой книги на всех языках. Тем не менее отрывки из его книги были опубликованы в ливанской и иракской прессе». Когда в «Открытом городе» (2011) Теджу Коула рассказчик просит другого героя посоветовать ему книгу, «отвечающую его представлениям о настоящей литературе», тот без колебаний пишет на листе бумаги название самого известного произведения Шукри. Он противопоставляет его Бенджеллуну, более лиричному, ориентированному на западные круги, тогда как Шукри «остался в Марокко и живет со своим народом», никогда не покидая «улицу». В романе «Улица воров», изданном годом позже и на другом континенте, Матиас Энар также заставляет рассказчика подчеркивать магнетизм марокканского писателя: «Его арабский был сухим, как удары, которыми осыпал его отец, жестким, как голод. Новый язык, манера письма, которая мне показалась революционной». Коул, американский писатель нигерийского происхождения, отмечая вклад историка литературы Эдварда Саида в наше понимание восточной культуры, очень точно заметил: «Отличия никогда не принимаются». На протяжении всей своей жизни Шукри занимался именно защитой своего права на отличие, приближаясь к тем, кто видел в нем то, чем он был, – выдающегося писателя, и в то же время отдаляясь от них, как бывает в любой жизни, в любой сделке».