Читаем Книжные магазины полностью

Когда Макс Эрнст, женившись на Пегги Гуггенхайм и став завсегдатаем Gotham Book Mart, Анри Мишо, бросивший литературу ради живописи, или Андре Бретон после своей американской ссылки вернулись в Париж, на улице Одеон уже не было книжных, и они обрели в La Hune новое место для встреч и листания книг. Магазин был основан в 1944 году четырьмя друзьями – книготорговцами Бернаром Геербрантом и Жаклин Лемунье, его будущей супругой, писателем и режиссером Пьером Рустангом и Норой Митрани, болгарской писательницей-сюрреалисткой и социологом. В 1949 году, после переезда на бульвар Сен-Жермен, 170, книжный La Hune устроил в пользу семьи Джойса выставку и аукционную распродажу книг, рукописей и мебели из его парижской квартиры и той части архива Бич, что касалась издания его шедевра. Вскоре после этого Мишо стал экспериментировать с мескалином, и созданные им графические произведения легли в основу книг середины пятидесятых вроде «Жалкого чуда» и таких выставок, как «Описание невзгоды» в Librairie-Galerie La Hune. Бернар Геербрант, скончавшийся в 2010 году, был видной фигурой парижской интеллектуальной жизни и в течение десяти с лишним лет возглавлял Клуб книготорговцев Франции. Значимость его как издателя текстов и графики такова, что его архивы теперь хранятся в Центре Помпиду, где в 1975 году Геербрант курировал выставку «Джеймс Джойс и Париж». После короткой и неудачной попытки продвинуться в другом направлении книжный La Hune окончательно закрылся в июне 2015 года. Художница Софи Каль решила последней подойти к его прилавку. Стать последним посетителем, последним читателем. Устроенный ею перформанс положил начало трауру, который все еще продолжается и не ограничивается одними лишь парижскими клиентами La Hune, но охватывает и всех нас, тех, кто когда-либо входил в его двери и выходил изменившимся – немного, почти незаметно, но навсегда.

Как и большая часть упомянутых в настоящей книге магазинов, эти три являются фетишами сами по себе и местами, где фетиши выставляются. Это фетишизм, выходящий за рамки классического марксистского определения товарного фетишизма, согласно которому человек, превращая наделенную ценностной характеристикой вещь в товар, тем самым одухотворяет его. Это фетишизм, продвигаемый капиталистическими агентами (издателями, распространителями, книготорговцами, каждым из нас), которые изображают (мы изображаем) защиту производства и потребления культуры, словно и не думают подчиняться тирании интереса. Фетишизм, приближающийся к фетишизму религиозному и даже сексуальному (во фрейдистском ключе): книжный магазин как храм, где хранятся идолы, предметы культа, как склад эротических кумиров, источников наслаждения. Книжный как частично секуляризированная церковь, превращенная в секс-шоп. Потому что книжный подпитывается энергией предметов, пленяющей за счет накопления, избытка предложения, трудности определения спроса. Эта трудность обретает конкретные формы, когда, наконец, находится предмет, который возбуждает, который требует, чтобы его немедленно купили и затем, возможно, прочли. Возбуждение не всегда сохраняется, но остается шлейф процентов от продажи книги, расходов и выгод.

Дин Макканелл препарировал структуры туризма и определил базовую схему: отношение между туристом и зрелищем посредством маркера. То есть: посетитель – достопримечательность – и то, что ее определяет как таковую. Решающее значение имеет маркер, указывающий или создающий стоимость, важность, привлекательность места и превращающий его в потенциальную туристическую достопримечательность. В фетиш. Магазин якобы антикварных предметов в Пекине был великолепным маркером. Хотя стоимость изначально носит символический характер, в конечном счете она приобретает и дискурсивный смысл: Эйфелева башня в первую очередь является открыткой, фотографией и лишь затем ассоциируется с биографией автора, с историей своего строительства, вызвавшего столько споров, с одной из многих башен в мире, с топографией Парижа. Самые значимые книжные магазины мира с бо́льшим или меньшим основанием притязают на обладание маркерами, которые делают их особенными, принося коммерческий успех или делая туристической меккой. Такими маркерами служат возраст (основан в, самый старый книжный в), размер (самый большой книжный в, столько-то миль полок, столько-то сотен тысяч книг), вехи в истории культуры (центр такого-то движения, здесь часто бывал, книжный, в котором покупал книги Х, его посещал, основал, как можно видеть на фотографии, книжный-побратим такого-то).



Перейти на страницу:

Похожие книги

Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука
Дворцовые перевороты
Дворцовые перевороты

Людей во все времена привлекали жгучие тайны и загадочные истории, да и наши современники, как известно, отдают предпочтение детективам и триллерам. Данное издание "Дворцовые перевороты" может удовлетворить не только любителей истории, но и людей, отдающих предпочтение вышеупомянутым жанрам, так как оно повествует о самых загадочных происшествиях из прошлого, которые повлияли на ход истории и судьбы целых народов и государств. Так, несомненный интерес у читателя вызовет история убийства императора Павла I, в которой есть все: и загадочные предсказания, и заговор в его ближайшем окружении и даже семье, и неожиданный отказ Павла от сопротивления. Расскажет книга и о самой одиозной фигуре в истории Англии – короле Ричарде III, который, вероятно, стал жертвой "черного пиара", существовавшего уже в средневековье. А также не оставит без внимания загадочный Восток: читатель узнает немало интересного из истории Поднебесной империи, как именовали свое государство китайцы.

Мария Павловна Згурская

Культурология / История / Образование и наука