Книжные магазины

В «Бродяге во Франции и Бельгии», одном из рассказов из сборника «Шлюхи-убийцы», герой по имени Б ходит по букинистическим магазинам Парижа и в одном из них, на улице Вье-Коломбье, обнаруживает «старый журнал “Луна-парк”». Имя одного сотрудника, Анри Лефевра, «вдруг вспыхивает подобно спичке в темной комнате»; он покупает журнал и выходит на улицу, чтобы потеряться, как до него поступили Лима и Белано. Другое имя вспыхивает на странице, которую я пишу: имя Berthe Trépat[71], которое Бруно Монтане и он выбрали для журнала, отпечатанного ими на ротаторе в Барселоне в 1983 году. Вспышка длится не очень долго, но ее оказывается достаточно для того, чтобы мы увидели некоторые традиции писателей и книготорговцев, некое родство, объединяющее историю литературы и историю книжных, то есть историю культуры. Они как географический разлом, как дрожание – между свечой и ночью, между маяком и ночным сводом, между далекой звездой и темной болью.

Грамши, Троцкий, Мандель, Ленин и, разумеется, Маркс. В 1976 году ветер переменился, а эти книги продолжали продаваться. А что было делать продавцам книг? Уничтожать то, что было деньгами, деньгами, которые им было нелегко заработать? Они клали их под прилавок и продавали тайком. Многие из-за этого пропали.

Эктор Яновер. «Возвращение осевшего книготорговца»

9. Париж без мифов

Теннесси Уильямс жаловался на недостаточную сексуальную верность марокканских парней, в которых он влюблялся, пока они с Труменом Капоте бродили по улицам в поисках наслаждений, предлагаемых этими прекрасными подростками.

Адриан Мело. «Любовь юношей: гомосексуальность и литература»

В 1996 году режиссер и писатель Эдгардо Козаринский выпустил игровой документальный фильм «Танжерские призраки», повествование в котором велось на французском и арабском языках. Его герой – переживающий кризис писатель; он приезжает на африканский берег, следуя как за призраками американскими, уже появлявшимися в нашей книге, так и за французскими, придавшими когда-то легендарный ореол белому и интернациональному городу. В роли антагониста – мальчик, пытающийся эмигрировать в Испанию. В ленте Козаринского литературный Танжер сосуществует с Танжером нищим и жалким. Писательство и сексуальный туризм взаимодействуют в одной и той же зыбкой плоскости, где границы, несмотря на кажущуюся расплывчатость, четко очерчены: клиент и работник, эксплуататор и эксплуатируемый, тот, у кого есть франки и доллары, и тот, кто надеется их получить. Французский выступает тут как лингва франка между обеими сторонами, противостоящими друг другу при видимости диалога. Следы Фуко и Барта путаются со следами Берроуза и Гинзберга, сливаясь в борделях, где марокканские юноши издавна занимались проституцией.

Документальная составляющая фильма – о тех, кто пережил ту якобы золотую эпоху, которую мы внезапно начинаем воспринимать как смутное время. «Здесь, в этой библиотеке, – говорит Рашель Мюйаль о Librairie des Colonnes, – побывали все». И тут же делится историей, наверняка рассказанной уже много раз: «Я увидела Жене и Шукри за чашкой кофе; когда к ним подошел чистильщик обуви и спросил, не хочет ли кто-нибудь начистить ботинки, Хуан Гойтисоло вытащил пятисотфранковую купюру. Дело было за пару лет до его смерти». Три современных легенды в одном образе, который, как кажется, только владелица книжного хранит нетронутым. «Я не испытываю никакой ностальгии по “интернациональному Танжеру”, это была жалкая эпоха», – говорит Шукри в интервью, включенном в фильм. Боулз плохо отзывается о Керуаке и остальных битниках. А Хуан Гойтисоло рассказал мне, что никогда не бывал в Танжере одновременно с Жене. Рашель Мюйаль также утверждала годы спустя, что я ошибаюсь. Фильм Козаринского лежит в одном из чемоданов, с которыми я путешествую, это копия на видеокассете, уже не воспроизводимая. Как знать, кто прав, если вообще возможно быть правым? Каждая легенда переживает когда-то возрождение.