Моя Эмеренц – это Алессандра, тут нет никаких сомнений. Она очень заботливая, и при этом диктаторша, и несет в себе явный отпечаток минувших тысячелетий. Когда она идет, ты будто слышишь века человеческой истории, которые катятся вниз, останавливаясь у порога дома. Ты слышишь леса, ветки, хрустящие под ногами. Алессандра жила сразу за Лучиньяной, на участке «У Маурильо». Ее отец, тот самый Маурильо, был пастухом, и один из двоих его детей, Роберто, тоже пастух. Сегодня ценится все экологически чистое, но в семидесятые годы, когда она была ребенком, Алессандра, наверное, чувствовала себя не такой, как все: ей приходилось стараться гораздо больше других, чтобы ее приняло общество. У меня есть ощущение, что это она сама – как сделала Эмеренц с Магдой – выбрала работать у меня. Это мне пришлось пройти собеседование, требуемое при приеме на работу. И я была принята. Как рассеянная писательница, витающая в облаках. Но в облаках очень хорошо, там много прекрасного народа, например Массимилиано, который проводит дни, наблюдая, как растет его сын Майкол.
Когда я была маленькой, то думала, что летаю, я была в этом совершенно убеждена. Поднявшись на ступеньку, я взлетала, парила над Лучиньяной, и с высоты она казалась мне очень красивой. Я всегда видела маму Донателлы, которая подметала улицу. Ей так это нравилось, что она бы делала это всю жизнь. Такая же работа, как и любая другая. Я задавалась вопросом: почему никто другой так и не догадался про возможность летать? Один пружинистый толчок – и ты взмываешь, как Венди, в небесную высь.
В детстве моей любимой книжкой была «Пеппи Длинныйчулок». Может быть, именно из нее и берет начало моя склонность ценить жизнь без мужчин: из радости, царившей в доме Пеппи, где жили еще лошадь и обезьяна. Это была толстая книжка в твердом оранжевом переплете; помимо книги, был еще фильм, который я ходила смотреть к дяде Фернандо. Если хорошенько подумать, то жизнь Пеппи не слишком отличается от того, как живет Лаура – с крылатой собакой и кроликом Персиком, тоже одна в большой квартире.
А здесь мы готовимся к целой неделе дождя и холода. Потом придет весна, поступят вакцины, откроются границы между областями и все будет почти идеально.
Сегодняшние заказы: «Женщина в белом» Уилки Коллинза, «Царство Небесное силою берется» Фланнери О’Коннор, «Происшествия на улице Ложье» Аниты Брукнер, «Любовники моей матери» Питера Шнайдера.
Я уже и забыла, как же хорошо сидеть наверху, на последнем этаже, ночью, когда идет дождь. Здесь обретает форму слово, которое я так люблю: убежище. Ощущение того, что я в безопасности, что мне не грозит остаться на улице, в бедности, становится здесь живой реальностью. У гнездышка, о котором писал Пасколи, есть свой адрес: переулок Сопра Ла Пенна, дом номер 7, последний этаж. Находить здесь убежище – это и счастье, и гордость, и нежность. Нет, тетя, ты не зря служила все эти годы экономкой, потому что сегодня у твоей племянницы есть убежище: красивое, теплое и надежное, почти как домик четвертого поросенка, у которого была тетя по имени Фени.
Дождь барабанит по окошечку в крыше, и снаружи доносится шум Сурриккьяны, бегущей среди лесной растительности. В памяти у меня всплывают книги, где идет дождь:
Самым прекрасным из всего, когда-либо написанного на эту тему, остаются стихи Габриэле Д’Аннунцио «Дождь в сосновом лесу». Не в обиду будет сказано дорогому Эудженио Монтале, который, надеюсь, в конце концов с ними смирился[77]
.Вчера мне позвонила Джулия – наша Джулия, а не та, что уезжает в Пальма-де-Мальорку, – чтобы сообщить, что компания из пятнадцати девушек хочет в конце июня устроить у нас предсвадебный девичник. Новости такого рода возвращают меня к жизни. Так же, как и заказы Рафаэллы. Я теперь знаю о ней немного больше: у нее есть дочь восемнадцати лет, экоактивистка; по гороскопу она Овен, а ее отец – он был Раком, как и я, – умер два года назад. Я приготовила для нее посылку – коробку, полную книг, джемов, бантов и цветов.