Книжный магазин у реки

Иногда Сэм думала, что ей просто не суждено иметь стандартную сексуальную ориентацию. Как бы ни были красивы некоторые мужчины, большинство из них обладало вредными привычками, и ей было сложно понять женщин, добровольно деливших постель с неандертальцами, которые никогда не ухаживали за растительностью на своем теле, не подстригали вросшие ногти на ногах и в крайне ограниченном объеме соблюдали гигиену ротовой полости.

Еще с детского сада Сэм знала, что предпочитает девушек. Это стало для нее очевидным в первый же день, когда она встретила Анабель – девочку с длинными светлыми волосами, в розовом балетном платьице. Надо быть полной идиоткой, чтобы захотеть играть с мальчиками, кидавшимися друг в друга козявками, а не сидеть на полу рядом с Анабель, расчесывая ее роскошные волосы.

И все же прошло десять лет, прежде чем Сэм открыла миру свою ориентацию. Она не очень представляла себе, как оформить в словах особенности своей сексуальности и надо ли это делать вообще, но в ходе бурной ссоры с отцом слова, так или иначе, вырвались из нее сами.

Сэм была взрывным подростком, она готова это признать, но и отец отнюдь не стремился создать для нее благоприятные условия. Он оставлял ей слишком мало свободы, никогда не позволяя делать то, чего ей хотелось. Когда Барак Обама должен был выступить с победной речью в Грант-Парке в Чикаго, отец не отпустил Сэм послушать его, потому что: а) это было слишком дорого, б) ей пришлось бы пропустить слишком много уроков в школе, в) он не был готов отпустить ее одну лететь через Атлантику. Отец никогда не покупал домой лимонад, потому что говорил, что вода из-под крана ничуть не хуже, и давал ей слишком маленькое ежемесячное содержание только потому, что она не помогала по хозяйству.

Сэм даже не помнила, о чем именно они спорили в тот день, помнила только, что, как всегда, влетела на всех парах в свою комнату и громко хлопнула дверью. Когда отец тяжело протопал за ней следом, она бросилась на кровать и зарылась лицом в подушки, но слышала, как он возмущенно пыхтел перед дверью, прежде чем высадить ее.

– Я предупреждал тебя, – сказал он, выкручивая петли. – Я снимаю ее, и ты теряешь привилегию находиться в одиночестве. Теперь ты не сможешь хлопать дверью.

Для Сэм это было последней каплей. Она знала, что не выживет без своей двери, но, несмотря на то что ее громкий плач перерос в истерику, отец методично продолжал работать. Пытаясь отвлечь его и не сильно осознавая, что делает, Сэм что есть мочи заорала: «Я – лесби!».

Воспоминания об этой минуте по-прежнему вызывали у нее улыбку. Отец тут же оставил дверь в покое, но отреагировал он совсем не так, как она предполагала. Сэм втайне надеялась, что он хотя бы немного разозлится (все-таки он был добропорядочным католиком, как говорила бабушка) или в раздражении начнет кидаться в нее вещами. Тогда у нее хотя бы был аргумент для будущих переговоров («Ты помнишь, как ты обошелся со мной, когда я призналась тебе? Да, мне нужны деньги на поездку в Ибицу. Нет, больше тебе ничего знать не надо!»).

Но реакции, ожидаемой Сэм, не последовало. Вместо этого отец подбежал к ней и заключил в объятия.

С тех пор у Сэм появился самый понимающий папа в мире. Он принимал участие во всех прайд-парадах, вошел в «Организацию гордых родителей ЛГБТ-детей» и постоянно агитировал ее приглашать своих подружек на воскресные обеды, что было проблематично, поскольку Сэм редко встречалась с кем-нибудь продолжительное время и предпочитала случайные связи.

Короче говоря, Сэм крупно повезло. У нее была, скромно говоря, увлекательная любовная жизнь и любимая работа. Кроме того, она все еще комфортно жила в родительском доме – папа позволил ей сохранить дверь в спальню.

И в то же время ей как будто чего-то не хватало. Последнее время она не находила себе места, и иногда ее посещали мысли, не слишком ли рано она открыла всем свою сексуальную ориентацию. Сэм знала, что многие в микрорайоне воспринимали ее как образец для подражания, и папа постоянно говорил, что гордится ею. Складывалось такое впечатление, что у нее не оставалось возможностей меняться, и именно это чувство медленно, но верно душило ее. Она застряла в своем образе.

Снова пропищал телефон, и Сэм взяла его в руки. Ей опять написала Линдси: «Что ты делаешь сегодня вечером?»

Сэм вздохнула. Они с Линдси встречались уже не раз, но Сэм воспринимала их встречи всего лишь как приятные эпизоды, а Линдси, проведя с ней несколько ночей, похоже, считала, что они уже пара. Теперь она засыпала ее сообщениями и хотела встретиться вновь, очевидно не отдавая себе отчета в том, что в современном Лондоне царят иные правила для встреч и свиданий.

Сэм поводила пальцем по экрану телефона. Линдси, конечно, красива, и с ней весело, но Сэм просто не относилась к типу людей, которые заводят длительные отношения. Похоже, ее постоянных отговорок о том, что она занята, было недостаточно, похоже, требовалась более однозначная формулировка.