Книжный магазинчик прошлого

– Не знаю, как я могла пропустить в газете новость о землетрясении. Оно было весьма значительным – наверняка что-то написали. Я думала, Билли был дома, что он слушал мои сообщения и сразу же удалял их. А он все это время находился в отъезде.

Я рассуждала точно так же, как и мама. Когда я поехала в «Книги Просперо», я решила, что он предал меня. Я решила, что это он попросил Ли позвонить маме. Но вместо этого, вернувшись из Чили, он нашел уйму сообщений в автоответчике, мои вперемешку с мамиными:

«Мама поехала возвращать собаку. Какая же она стерва! Как тебе наглости хватает использовать ее против меня? С мамой все кончено! Я никогда не прощу ее! Нам нужно поговорить о том, что произошло, нужно подумать, как все исправить. Я старалась, дядя Билли. Правда, старалась. Не делай вид, что меня нет! Ты же знаешь маму. Ты же знаешь, какая она. Это конец. Это твой последний шанс сохранить семью».

– После того, как я увидела в новостях тот репортаж… Помнишь, мы ехали домой, и я сказала, что, скорее всего, мы помиримся? – Честно говоря, я услышала совсем другое. По-моему, она сказала, что не знает, помирятся они или же нет. У нас сохранились совершенно противоположные воспоминания. Интересно, какое из них ближе к реальности? – Когда я увидела в новостях тот репортаж, я поняла, что письмо не поможет. Мы никогда не исправим произошедшее.

В течение последующих месяцев мама тяжело переживала утрату Билли. Она ходила к психологу, который не сомневался, что ее брат умер. Мама решила не расстраивать его. Спустя несколько сеансов он догадался, что Билли был еще жив. Он замучил ее расспросами о том, зачем она переврала всю ситуацию. Мама больше не возвращалась к психологу. К тому моменту они с Билли уже полгода не разговаривали. Прежде случалось, что они не общались по два, три месяца, но никогда по полгода. Когда счет пошел на семь, восемь месяцев, год, она перестала искать в газетах новости об ударных волнах по всему миру.

С улицы послышался хруст гравия под колесами машины – папа подъезжал к дому. Мама закрыла коробку и спрятала ее обратно в шкаф. Из окна было видно, как папа открыл дверь и медленно выкатился из салона. Он подошел к багажнику и резкими рывками достал оттуда груду дров.

Я не слышала, как мама подошла ко мне, пока не почувствовала ее ладонь на своем плече.

– А папа? – Представить не могла, что он испытывал.

– Ты же знаешь своего отца. Достаточно привести ему примеры исторических личностей из приемных семей, и он все поймет.

Элеонора Рузвельт росла с приемными родителями. Нельсон Мандела тоже. Джеральд Форд, Билл Клинтон, Джон Леннон. История часто пронизывала наши с папой разговоры. Перед тем как я пошла в университет, папа напомнил мне о трудовой этике Линкольна. Когда меня впервые бросили, он рассказал мне о том, как Томасу Джефферсону разбили сердце в юности. Но в данном случае никто из этих рок-звезд, первых леди и политзаключенных не сумел бы сгладить мою историю.

– Может, мне напрямую с ним поговорить?

– Да, – согласилась мама. – Хорошая идея.

Мы наблюдали из окна, как папа, прислонив груду древесины к стене, пытался просунуть ключ в замок. Он открыл дверь и исчез внутри дома. Я все сильнее ощущала тяжесть маминой руки на своем плече, но не сбрасывала ее.

Я позволила маме оставить ее там, чувствуя связь между нами. Чувствуя в ней опору.

Глава 22

К моменту, когда я вернулась в Силвер-Лейк, на улице стемнело, а рольставни магазина уже кто-то закрыл, скорее всего Малькольм. Я нащупала включатель и прошлась по светлому, тихому магазину. Моему светлому, тихому магазину. Портрет, который нарисовал Малькольм, стоял на столе с рекомендациями, рядом с моими рекомендациями. Я никогда не выглядела настолько уверенной, как на этом рисунке, выполненном черной ручкой. Я даже не помнила, как выбирала все эти книги. В моей голове играли алкоголь, волнение и влечение к Малькольму, к тому, что зарождалось между нами. Судя по всему, я схватила первые попавшиеся книги, типичные для историка.

Мне всегда казалось, что история США располагается у истоков моей жизни, но по сути являлась обыкновенным увлечением, которым я прикрывалась. Увлечением, которое скрывало мое относительное безразличие к более личной истории, к неизвестному прошлому. Эти книги не отражали меня настоящую. Но теперь я знала, что выбрать.

Я освободила свою сторону стола и убрала книги обратно в разделы истории США и биографии. Я просмотрела стеллажи с художественной литературой, профеминистской литературой, литературой для молодежи и достала оттуда «Джейн Эйр», «Алису в Стране чудес», «Франкенштейна», «Страх полета», «Доводы рассудка», «Гроздья гнева» и «Мост в Терабитию». Покупателям, даже постоянным посетителям, этот список литературы покажется рандомным сочетанием. Но я знала, что этот выбор неслучаен.

И Малькольм знал.