Читаем Книжный на левом берегу Сены полностью

— Тут я вас точно обскачу, — отвечал Андре Жид.

Сильвии до сих пор все не верилось, что эти великие французские литераторы стали ее друзьями. А вскоре будут и ее первыми клиентами.

Как-то днем в начале ноября к ней зашел Валери Ларбо, отпустивший усы, впрочем мало изменившие его детские черты лица. Он принес Сильвии драгоценный дар — горстку солдатиков из своей обожаемой коллекции, которую он с величайшим тщанием расставлял среди изготовленных вручную строений, деревьев и прочего ландшафтного антуража в своей холостяцкой квартире на улице Кардинала Лемуана, в десяти минутах ходьбы от лавки Сильвии.

— Вот, будут вам защитниками, — сказал он, вручая Сильвии солдатиков. — А если думаете, что вам они ни к чему, считайте, что они стоят на страже ваших книг.

— Такая честь для меня, Ларбо! Шекспир тоже признателен вам за такой достойный караул.

Оба рассмеялись, и Ларбо остался помочь Сильвии расставлять по полкам книги и выпить чаю.

Киприан по мере возможности навещала Сильвию, хотя напряженный съемочный график теперь оставлял ей мало свободного времени, впрочем, как и флирт с женщиной-редактором одного из еженедельных таблоидов, носившей монокль, — с ней Киприан свело знакомство в баре на бульваре Эдгара Кине.

— Не будь ее, я б еще больше злилась, что ты избегаешь меня, сестренка, — сказала она Сильвии.

Та только улыбнулась, хотя в душе стыдилась, что со своего возвращения в Париж так мало видится с Киприан, по уши занятая подготовкой к открытию своей лавки.

— Смотри-ка, ваша дружба сотворила чудо с твоим нравом, дорогая сестричка.

Чем ближе был день открытия, тем большее беспокойство снедало Сильвию. Она просыпалась до рассвета, что казалось абсурдным, ведь они с Адриенной вечно засиживались до ночи, но бушевавший в ее жилах огонь не давал ей рано ложиться и поздно вставать. Сильвия вскакивала и рыскала по улицам, изучая витрины магазинов, беспрестанно куря и делая пометки на страничках маленького блокнота в кожаном переплете. Когда открывались пекарни, она оказывалась первой в очереди, поэтому, когда Адриенна просыпалась, ее уже поджидал свежайший багет, еще теплый, с хрустящей корочкой, источавший аромат выпечки. И хотя Сильвия по-прежнему проводила ночи в крохотной студии за подсобным помещением лавки — комнатке, вмещавшей узкую кровать, пару посудных шкафчиков, газовую плиту и ящик со льдом, — теперь, когда у них с Адриенной были ключи от квартир и магазинчиков друг друга, они свободно расхаживали туда-сюда и, по сути, жили одновременно в трех местах: в доме 8 по улице Дюпюитрена и домах 7 и 18 по улице Одеон.

В одно такое утро на второй неделе ноября Сильвия вдобавок к традиционному багету прихватила парочку круассанов с абрикосами — маленькое угощение в честь того, что до открытия ее книжного магазинчика оставалось всего несколько дней.

Когда она, взбежав по лестнице, толкнула дверь в квартиру Адриенны, ее встретил запах свежезаваренного кофе и вскипяченного, как она любила, молока.

— Bon[33], — сказала Адриенна, принимая из рук Сильвии багет. Их пальцы почти сплелись вокруг него, и трепет взбежал вверх по руке Сильвии. — Наш маленький ритуал продолжается.

— И еще вот, не смогла удержаться. — Сильвия передала Адриенне пакет из вощеной бумаги со свежеиспеченными круассанами. Адриенна тут же заглянула внутрь и довольно заулыбалась:

— Мои любимые!

Я знаю.

— У меня тоже припасен для тебя маленький подарок, — сказала Адриенна и поспешила из кухни в свою спальню.

Сильвия разволновалась. Круассаны вряд ли тянули на подарок — она и сама мечтала сделать подруге достойный petit cadeau[34] в благодарность за все ее заботы и помощь, но ничего хотя бы отдаленно подходящего пока не придумала.

Адриенна влетела в кухню, держа в руке предмет размером с книгу, завернутый в коричневую оберточную бумагу и перехваченный белой ленточкой.

— Это я должна дарить тебе подарки, — смущенно пробормотала Сильвия.

Адриенна только отмахнулась:

— Тут кое-что, что обязательно тебе понадобится.

Сильвия взяла сверток и заметила на оберточной бумаге штамп Мориса Даррантьера — так звали дижонского типографа, которому Адриенна время от времени заказывала печать тоненьких брошюр под названием «Записки друзей книг», где она публиковала лекции Ларбо, поэзию Поля Валери и другие короткие произведения нескольких любимых ею писателей.

Бант легко развязался: стоило только потянуть за ленту, и та заструилась под пальцами Сильвии, пока она разворачивала бумагу. Внутри оказалась стопка увесистых карточек, на которых значилось: «Сильвия Бич», а чуть ниже — «Шекспир и компания, Париж».

Сильвия открыла рот, не в силах вымолвить ни слова, и почувствовала, как глаза защипало от подступивших слез.

— Даррантьер был любимым типографом Сюзанны, и уверена, она бы желала для тебя всего лучшего.

— Она бы желала? — прошептала Сильвия, словно вознося молитву их фее-покровительнице.

— Не сомневайся, — решительно кивнула Адриенна и улыбнулась, светясь удивительным благодушием при воспоминании о своей потерянной любви.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза