Книжный на левом берегу Сены

— Точно так! — воскликнул Эзра, вскинув сжатый кулак. — А вместо этого мы слышим филистерские блеяния защиты, что «Ах, роман настолько отталкивающий, что растлевать неспособен». Кстати, его мысль о самостоятельном издании романа целиком была хороша, но это потому лишь, что он не верил в возможность спасти книгу.

— Не пойму, — вступил Ларбо, — Каким образом издание ее спасет?

Эзра раздраженно выдохнул и запустил пальцы в густую шевелюру над высоким морщинистым лбом.

— Куинн пытался уговорить Бена Хюбша напечатать книгу до начала судебного разбирательства, потому что так она стала бы свершившимся фактом, fait accompli. Книга существовала бы в качестве книги, что сделало бы спорным иск к ее части, напечатанной в журнале. Куинн также придерживается аргумента, что в книге допустимы определенного сорта сцены, невозможные в периодических изданиях, распространяемых почтовой службой, так как законы Комстока действуют только на непристойности, распространяемые по почте. Но у Хюбша большие сомнения в этой логике, и он отказался публиковать роман. Боится, как бы его не упрятали за решетку.

— Бен Хюбш? Не тот ли, кто издал «Сыновей и любовников» Лоуренса?^[84] И он испугался «Улисса»? — не веря своим ушам, спросил Боб.

Эзра в смятении кивнул.

— Он же издавал «Портрет» и «Дублинцев».

— Выходит, апостолы предают теперь нашего корявого Иисуса? — шепнула на ухо Сильвии Адриенна. Та скрепя сердце все же приняла это данное Джойсу прозвище. Она едва ли могла поспорить с ним по существу, к тому же ей нравилось, что у них с Адриенной есть свой тайный язык.

— Слышно ли что-нибудь от миссис Уивер из Англии? — громко вопросила Сильвия, хватаясь за последнюю соломинку.

— Она уже обошла всех печатников, какие только живут на острове, и все они слишком опасаются брать текст, где говорится о сранье и траханье, даже притом что говорится постольку-поскольку, а книга совсем о другом, — ответил Эзра.

— Да уж, если сформулировать все так, я бы на их месте тоже засомневался, — пошутил Боб.

— А в «Хогарт-пресс» кто-нибудь обращался? — задумчиво поинтересовался Ларбо.

В сердце Сильвии расцвела робкая надежда при мысли о маленьком издательстве Леонарда и Вирджинии Вулф в Ричмонде. Книги, которые она заказывала у «Хогарт-пресс», представляли собой достойнейшие образцы новаторских литературных форм. Нет, авторы и издатели «Двух рассказов» не могут не пойти навстречу дерзкому роману Джойса, недаром они так же тесно общались с прогрессивными мыслителями вроде Литтона Стрейчи и Клайва Белла^[85] — во всяком случае, так слышала Сильвия, — как и ее маленькая братия экспатов здесь, в Париже.

С гордостью, к которой примешивалась изрядная горечь разочарования, Сильвия отметила про себя, что последней надеждой романа оказались сплошь женщины: Маргарет и Джейн, Гарриет, а теперь, возможно, и Вирджиния Вулф.

— Гарриет собирается навести справки в «Хогарт-пресс», — ответил Эзра. — Правда, Элиот советует не слишком обольщаться. Он всегда считал, что Беллы и Вулфы до невозможности консервативны.

Сильвия упала духом. Вот и Гертруда такая же.

— Тьфу ты! — воскликнула Адриенна. — Терпеть не могу этого ханжества! Почему люди, задумавшие две самые значительные художественные выставки последних десяти лет в Лондоне и Нью-Йорке, мыслят так узко, когда дело касается литературных произведений, которые, по сути, добиваются того же, что и их драгоценные художники?

— Не забывайте, моя дорогая Монье, — промолвил Ларбо, — что Лондон и Нью-Йорк медленнее принимают новые формы. Те картины эпатировали нас уже много лет и успели превратиться чуть ли не в банальность к тому времени, как повергли в такой шок англичан. Мы должны дать время им и американцам дозреть до восприятия нового искусства.

Ларбо высказался учтиво и даже философически, но Сильвия поняла, отчего Эзра взъелся.

— Нечего считать нас дикарями, Ларбо.

— Я и не считаю, — невозмутимо ответил тот. — В конце концов, это ваша Американская революция пробудила нашу, которая, кстати говоря, созревала гораздо дольше. Я только хочу сказать, что подобные вещи происходят в своем темпе. Бунты не зависят от чьей-то воли, их невозможно ускорить или поторопить. Они возникают в свое время.

— Вы это Ленину скажите, — ввернул Боб и, выхватив зажженную сигарету из пальцев Сильвии, глубоко затянулся.

— Искусство — более тонкая материя, чем политика, — заметил Ларбо.

— И очень напрасно, — рыкнул Эзра.

В разгар перепалки на пороге возник Мишель с книгами под мышкой, всем своим видом излучая радость. Он расцеловался с Адриенной, Сильвией и всеми писателями, с кем был знаком, и торжественно водрузил свою стопку на стол Сильвии.

— Я помолвлен! Мы с Жюли поженимся уже в этом году! — провозгласил он. Сильвия заключила его в объятия, смеясь и осыпая его пожеланиями счастья.

Эзра пожал Мишелю руку.

— С балериной? Браво!

— Ну да, она очень хотела прийти со мной, но у нее, как назло, репетиция.