Читаем Книжный на левом берегу Сены полностью

Сильвия гордилась тем, что никогда не осуждала Джойса или еще кого-нибудь, и ценила, что и ее никто не осуждает за то, кто она есть. Каким бы медленным ни казалось продвижение с «Улиссом», Джойс посвящал работе над романом бесчисленные часы. В «Шекспире и компании» он обычно появлялся к вечеру, уже просидев за столом целую вечность в ущерб здоровью. Он был очень бледен и сильно потерял в весе, зрение ухудшилось, к тому же всю зиму он не мог избавиться от кашля, звучавшего пугающе похоже на туберкулезный. Его пальцы вечно были холодны, как ледышки. Сильвии иногда казалось, что он приходит к ней в лавку просто отогреться, как многие другие нуждающиеся студенты и начинающие художники, которые прибивались к «Шекспиру» и «Ля мезон», где подолгу глазели по сторонам и смущенно извинялись, что ничего не покупают. Сильвия переняла у Адриенны благородное великодушие к этим беднягам. Никогда не знаешь, кто из них станет следующим Кокто. Следующим Прустом.

— Знаете, что мне написала Маргарет Андерсон? — спросил Джойс.

— Нет, расскажите.

— Что художник не несет какой бы то ни было ответственности перед публикой.

— В этом я с ней полностью согласна, — сказала Сильвия, — и согласна с поистине блестящим очерком Джейн, в котором она пишет, что к «Улиссу» может быть единственный вопрос — искусство ли это? И да, это искусство. И притом великое.

— Вот как, — промолвил Джойс, явно наслаждаясь ее словами, но почему-то глядя в сторону. — Спасибо на добром слове.

Сильвия посмотрела на полную пепельницу, размышляя, стоит ли закурить еще; не так давно она подметила у себя налет на зубах и желтизну на указательном и среднем пальцах, которыми обычно держала сигарету. Так и быть, но только одну. Наступившее в лавке молчание продолжалось все время, пока Сильвия курила, а Лаки, неслышно появившись из-под стола, где грел бока у печки, терся о ноги Джойса.

— Иногда я думаю, — произнес Джойс так тихо, что Сильвия едва расслышала его, — что обречен прожить изгнанником, которому вовек суждено писать о своей родной стране.

— Тогда вы сами себе Одиссей, — откликнулась Сильвия, — и никак не можете добраться до родины. Препятствия подкарауливают вас на каждом шагу.

— И наверное, собственная блажь, — улыбнулся Джойс.

— Таким и должен быть любой великий писатель.

— Я не заслуживаю вас. Как и Гарриет.

— Что ж. — Сильвия постаралась придать голосу обнадеживающий тон, уж очень ей хотелось немного разрядить гнетущее напряжение между ними. — Очень надеюсь, что ваш «Улисс» обретет свой дом. Родной и наилучший. Держите меня, пожалуйста, в курсе событий.

— Хорошо, буду, — пообещал он.

Ах если бы удалось избавить «Улисса» от клейма порнографии и провозгласить высокой литературой, тогда в ее личной судьбе на родине тоже что-нибудь да улучшилось бы. Она напишет отцу с просьбой помолиться об этом, и пускай она не возлагала особых надежд на мужчину в облаках, управляющего безмерно тяжелыми людскими драмами, отцовская вера дарила ей спокойствие. Когда она ребенком делилась с ним своими сомнениями и горестями, он неизменно велел ей молиться за лучший исход и обещал, что то же сделает и он. Их единение придавало ей сил и уверенности, и даже если выходило не так, как ей хотелось, то она чувствовала себя чуть лучше при мысли, что в своем стремлении к желаемому была не одинока. Это напоминало ей то утешение, что она всегда получала от чтения.

Между тем Джойсу и его бесприютному роману требовалась вся помощь, на какую только он мог рассчитывать. Сильвия поклялась, что войдет в число людей — по сути говоря, женщин, — кто поможет роману увидеть свет. «Улисс» стоил того, чтобы вступить в бой.

Часть 2. 1921–1922






Ибо воистину приспеет время



На блюдечке — и время Вам, и время мне.


И время все же тысячи сомнений,


Решений и затем перерешений —


Испить ли чашку чаю или нет.



Томас Стернз Элиот. Песнь любви Дж. Альфреда Пруфрока (перевод Виктора Топорова)



Глава 9



Верный своему слову, заунывной зимой 1921 года Джойс приносил Сильвии все новости о приключениях «Улисса» в Нью-Йорке, какие только доходили до него, — а иначе говоря, не приносил никаких. Разве что временами — короткое письмецо или телеграмму от Куинна с уверениями, что он делает все возможное и что вердикт будет вынесен уже скоро.

Тем не менее судьба романа сделалась темой каждодневных разговоров в «Шекспире и компании»; и вскоре книжная лавка Сильвии превратилась в подобие штаба, куда стекались все сведения об «Улиссе». Стоило кому-нибудь что-нибудь узнать — пускай бы и слухи, которые почти всегда оказывались вздором, — и он сразу спешил на улицу Дюпюитрена, 8, чтобы поделиться информацией с Сильвией, а та потом ее распространяла.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза