Книжный в сердце Парижа

Бернардо еще в Алассио. Он пишет мне, что они собираются на ужин и что он позвонит мне позже. И тут до меня доходит, что мой сотовый почти разрядился, и примерно в ту же секунду я вижу свое зарядное устройство в руках Вероники, которой одолжила его вчера в офисе. Она не вернула мне его! Я в этом почти уверена. Роюсь в сумке – так и есть. Я осмеливаюсь спросить, нет ли у кого-нибудь такого же, как у меня, зарядного устройства для телефона.

– У меня и мобильника-то нет, – говорит Бен.

– Мой сломался, да и то это был не смартфон, – отзывается Юлия с кухни. – Спросим у Оушен, когда она придет. – Девушка убирает волосы назад двумя пальцами.

Юлия красива какой-то неправильной, интересной красотой. Высокие скулы и впалые щеки подчеркивают раскосый разрез глаз. Если бы не губы в форме сердечка, она была бы похожа на Лорен Бэколл[32]. Я хотела бы двигаться с такой же легкостью, не одергивая себя то и дело.

– У меня вот что есть! – восклицает Виктор, вытаскивая из кармана старенькую «нокию». – Если хочешь, можешь попросить позвонить тебе на этот номер.

Откровенно говоря, это очень кстати: мне не хочется признаваться Бернардо, что тетя Вивьен так и не появилась, да и лгать я тоже не хочу. Пишу ему, что забыла зарядное устройство, и на всякий случай отправляю ему номер Виктора. Аналогичное послание я посылаю своей матери.

– У тебя деньги есть? – спрашивает Виктор. Он надел клетчатую шерстяную куртку, чтобы пойти с Беном в магазин, они хотят купить еще бутылку для Джона. Я спрашиваю, уверены ли они, что спиртное пойдет ему на пользу.

– Боже, только не говори мне, что ты католичка! – смеясь, восклицает Виктор.

Все смотрят на меня, и я чувствую, как горят щеки. Я протягиваю ему десять евро, надеясь отвлечь внимание. Сработало.

– Этих денег хватит нам на неделю, – говорит Виктор в знак признательности.

– Вообще-то католики пьют вино, – замечает только что вошедшая девушка. У нее криво подстриженная черная челка и большие очки в темной оправе.

Это Оушен.

– Вообще-то подарки делают для того, чтобы воплотить в жизнь чужие желания, – отмечает Виктор, – а вовсе не для того, чтобы навязать свои. Иначе какой же это подарок?

Когда они возвращаются, я прошу его проверить, не звонил ли кто. Звонков нет. Мой телефон разрядился.

За исключением техасского акцента, Оушен во всех отношениях соответствует образу ученой. Помимо очков, на ней мешковатые брюки и футболка под дырявым свитером, и она знает все на свете. В обычных условиях я бы не стала предлагать ей хрустящий острый горошек, но не сегодня. Она, не моргнув глазом, зачерпнула пригоршню и отправила в рот. Сидя рядом со мной на полу библиотеки, она объясняет мне разницу между различными церковными конфессиями: католической, православной, протестантской, методистской, адвентистской седьмого дня и церковью Иисуса Христа святых последних дней, членов которой, если я правильно поняла, называют мормонами. Отчасти из-за акцента, отчасти из-за за того, что рот у нее набит горошком, я с трудом разбираю ее речь, но не осмеливаюсь попросить ее повторить.

К счастью, нашу беседу прерывает Юлия, ставя кастрюлю с ризотто на пол в центре комнаты.

– Я не нашла чистой посуды. Нам придется есть прямо отсюда. – Она раздает всем вилки.

Комбинезон ржавого цвета и пожелтевшая шелковая блузка идеально вписываются в антураж книжного магазина. По стилю одежды они все здесь гармонируют друг с другом. Я чувствую себя нелепо в деловом костюме и кроссовках. Как будто ошиблась эпохой.

Я набираю полную вилку ризотто. Юлия смотрит на меня выжидающе, и мне не хочется ее разочаровывать.

– М-м-м, – улыбаюсь я, – очень вкусно.

Немного острого перца здесь бы не помешало. Я думаю о перцовом баллончике: интересно, можно ли его использовать в качестве приправы к еде? Наверное, лучше не стоит.

Ризотто упало в мой желудок, как гранитная глыба. Ощущение сытости продержится до завтрашнего утра. Я пытаюсь расслабиться, слушая, как другие обсуждают Анаис Нин и Генри Миллера. Я догадываюсь, что это авторы, которые когда-то посещали этот магазин.

– Анаис лучше, – горячо возражает Юлия. – Ее задвинули на второй план только потому, что она женщина.

Бен не согласен.

– Они работают в разных жанрах: она создает вымышленные эротические рассказы, он пишет о жизни… Хотя, надо отметить, его жизнь была полна эротики.

Юлия в ответ бросает в него книгу.

– Анаис тоже рассказывает о своей жизни в дневниках. Вы ничего об этом не знаете. А хотите, скажу почему? Потому что она женщина и вы ее не читаете. Вы больше доверяете своему старику Генри. А на самом деле она гораздо более талантлива.

– Я считаю, что никто не пишет о сексе так, как Дэвид Герберт Лоуренс, – говорит Оушен.

Все смеются, и я не понимаю почему.

Я боюсь, что они начнут интересоваться моим мнением. Не хочу признаваться, что совсем не знакома с произведениями этих авторов. Мигрень накатывает и отступает – если бы я сейчас была одна, то закрыла бы глаза и прилегла на одну из скамеек.