Книжный в сердце Парижа

– Он боится покинуть свое место, – говорит он, пока мы выносим на улицу стеллажи. – К тому же он одержим своим чемоданом! Что у него там такого ценного? – Виктор мрачнеет, как вчера на кладбище. – Но мы все равно пойдем искать твою тетю. – И тащит меня за руку.

Пока мы идем к метро «Сите», я роюсь в сумке в поисках чего-нибудь на завтрак.

– Хочешь печенье с предсказаниями? – предлагаю я Виктору.

– Рановато для плохих новостей. Спасибо.

Может быть, это как в загадке про дерево, упавшее в лесу: если я съем печенье, не прочитав записку, то ее содержимое меня не касается?

– Джон!

Крик Виктора отвлекает меня от этих мыслей. Я вижу Джона с чемоданом в руках, стоящего на другом конце моста.

– Джон, ты пришел!

Мы подбегаем к нему.

– Я – прямая противоположность экзистенциалистам. В отличие от них, я предпочитаю действовать. – Он улыбается одной из своих загадочных улыбок. – И вообще, что бы вы без меня делали?

Виктор вызывается отнести чемодан в библиотеку, а мы с Джоном остаемся ждать его на мосту.

– Я ведь могу доверять этому северянину, правда? – спрашивает он.

– Ровно настолько, насколько я могу доверять своей тете.

– Нам туда! – Виктор показывает налево.

– А по-моему, туда, – ворчит Джон, указывая в противоположную сторону.

Я достаю подаренную Вивьен карту и пытаюсь сориентироваться. Мы находимся на площади Шато-Руж, хотя из-за ларьков с экзотическими фруктами, торговцев специями, афро-парикмахерских и халяльных мясных лавок вообще не кажется, что мы в Париже.

Мы добирались сюда пешком. Это была идея Джона. Мы шли около двух часов, причем последний отрезок пути был в гору. С учетом всех съеденных круассанов и пропущенных занятий в спортзале я наконец почувствовала себя в ладу с собой.

Джон всю дорогу шел перед нами. Каждая улица, каждое здание, каждая вывеска ему о чем-то напоминали – как будто бы здесь таилась какая-то затерявшаяся в недрах памяти история, которую он непременно должен был нам рассказать.

Я узнала, что Джон родился и вырос в семье мормонов (восемнадцать братьев и сестер – по его словам, один глупее другого), от которой отказался, как только смог, вместе с верой. Веру он заново открыл в себе лишь недавно, но уже совсем в другой форме. («Угрозы и запреты я оставляю им!») В первые годы жизни в Париже в кармане у него не было ни единого франка. Он работал на корабле, затем основал собственную судоходную компанию, с которой даже отправил леди Диану в круиз по Сене, но в результате обанкротился по причине неэффективного управления. Различать, что в его рассказах правда, а что нет, – все равно что сортировать орехи, но это неважно. Зачем разоблачать его фантазии? Они тоже раскрывают какие-то стороны его личности.

Все, что у него было, он сразу раздавал другим, избавляясь от вещей, как от позора. Он знал, что закончит свою жизнь именно так – бездомным на берегу Сены: такова была его судьба. Свобода всегда была единственной призмой, через которую он смотрел на мир. Только ради Мелани он был готов от всего отказаться, только с ней мог бы создать семью, ходить по субботам за покупками, завести собаку и зачать ребенка. Но именно с ней все пошло не так. Когда рассказ становится совсем грустным, он предлагает зайти в кафе. Мы то и дело оказываемся рядом со знакомыми ему местами.

Бар Le Mauri 7 находится рядом со станцией метро «Страсбур-Сен-Дени». Оформление выдержано в стиле эклектики восьмидесятых годов. Здесь имеется даже автомат для игры в пинбол. Крупный мужчина за стойкой сразу узнает Джона. Они говорят по-английски, обращаясь друг к другу не иначе как «старик», «чемпион», «брат». Они наливают себе по стакану виски, по словам бармена, высшего качества, и предлагают нам, но мы отказываемся. Виктор заказывает пиво и передает его мне, предварительно попробовав.

– Ладно, только немного. Чтобы ты не пил в одиночестве.

Мне хочется бродить по Парижу с легкой головой, в теле другой, более интересной девушки, живущей насыщенной жизнью. Той, которая умеет уверенно держаться на волнах на доске для серфинга и которой не нужна помощь Манубрио.

– Вот так встреча!

На Одетте платье танцовщицы фламенко поверх выглядывающего из-под юбки трико.

– «Лекок» здесь рядом, прямо через дорогу, вы не знали об этом? Это наше кафе. – Она указывает на группу сидящих за столиком молодых людей. – Пойдемте, я продемонстрирую вам своих товарищей, – говорит она на своем забавном английском.

Они носят толстовки поверх вечерних костюмов, на них соломенные шляпы, фуражки, легинсы, тапочки; всем своим видом они излучают игривую жизнерадостность, напоминая мне ребят, которых я видела в академии перед прослушиванием.

– Вы придете сегодня ко мне на вечеринку? – спрашивает Одетта. – Там будут друзья, возьмите с собой немного вина.

Виктор, кажется, не против, я же решила не признаваться, что уезжаю. Этому научил меня Джон: надо жить моментом. Пока не произойдет обратное, я все еще с ними.

В конце концов выясняется, что они оба были правы: улица Пуле находится и справа, и слева от площади Шато-Руж.

– По-моему, она живет в этой стороне, – уверяет Джон.