– Сейчас покажу, – говорю я, садясь вместо нее в кресло и надевая серьги-клипсы. Я повторяю последние фразы ее монолога, снимая сначала одну, потом другую серьгу, и резко бросаю их на пол.
– Отлично! – Кажется, мое выступление произвело на Юлию эффект. – Ты молодец!
Она забирается обратно в кресло. «Смерть кругу Иттена!» – думаю я, глядя на юбку цвета фуксии и желтую футболку, которые на ней надеты. Чтобы выработать индивидуальный стиль, нарушать правила просто необходимо.
Юлия складывает руки на груди.
– Серьезно, ты хорошо играешь.
– Давай еще раз, у нас осталось совсем мало времени.
– Ты тоже могла бы пройти прослушивание.
Если бы она только видела мою репетицию монолога Скарлетт О’Хара однажды воскресным утром, когда никого не было дома. Чтобы воспроизвести платье, которое героиня сшила своими руками для встречи с Реттом, я завернулась в занавеску в гостиной и порвала ее по всей длине!
Нашу беседу прерывает Сильвия Уитмен.
– Как идет репетиция? – спрашивает она, забирая со стола какие-то бумаги. Она откладывает книгу и вдруг что-то вспоминает. – Это тебе. – Она протягивает мне открытку, которую достала из кармана бирюзового платья. – Продолжайте, я ухожу, – говорит она, торопливо выходя из комнаты и аккуратно закрывая за собой дверь.
Я смотрю на открытку: это акварель с изображением собора, в синих тонах с розовыми бликами. Архитектурное сооружение едва различимо сквозь туманную дымку.
– Моне, – подсказывает Юлия из-за моего плеча.
Я переворачиваю открытку, чтобы прочитать подпись. Ну почему здешние обитатели всё всегда знают? Руанский собор.
Открытка отправлена по почте на адрес книжного магазина, адресатом указана я.
Я перечитываю текст до тех пор, пока его смысл окончательно не теряется, если он в принципе там был. Что-то о нашей семье? Сердце стучит в висках.
– Нина из «Чайки»! – вдруг восклицает Юлия.
– Что, прости? – переспрашиваю я.
Она доела весь рис.
– На прослушивании ты можешь сыграть Нину. У нее прекрасный монолог в конце пьесы.
Монолог Нины. Именно он так тронул тетю во время нашего первого похода в театр. Нина, я?
– Да что ты! – говорю я Юлии. – Прослушивание ведь будет на английском?
– На английском и на французском. Ты же хорошо знаешь английский.
– Хватит думать обо мне, пора сосредоточиться на тебе.
Она что-то бормочет, заканчивая словами:
– Думаю, тебе следует хотя бы его прочитать.
Дорогая Олива, теперь еще и забастовка?! Три дня! Тогда я попрошу Мару написать отчет и передать его Руджеро. Руджеро попросил нас подумать о дистрибуции. Может, тебе еще что-нибудь придет в голову, кроме спортзалов? Если что, можем рассмотреть вариант партнерства. Меня вызывают.
До скорого,
На улице ослепительно светит солнце. Я вспоминаю, как всего несколько дней назад выглядывала в это окно, чтобы проверить, не идет ли тетя Вивьен.
Меня не было в офисе три дня, но кажется, будто прошли недели. Судьба компании может измениться в одночасье. А я сижу здесь. Неужели мой отъезд должен был произойти именно в этой напряженной ситуации? Я размышляю над тем, почему я до сих пор не вернулась, и в этот момент мне звонит отец.
– Надеюсь, ты не против, что я продолжаю решать твои головоломки, – начинает он. – Перешел на сложный уровень.
– Молодец, папа.
– Я занимаюсь судоку по вечерам, в беседке в саду. Как это ни странно, но решение можно найти всегда.
– Решение можно найти всегда, это правда.
– Даже когда это кажется невозможным.
– Я рада, что ты увлекся судоку, папа.
Я надеюсь, что разговор продолжится в том же духе, на волне прорицаний и благих намерений, но вместо этого он принимает обычный оборот: «я не понимаю», «ответственность», «дом», «я уверен», «твоя мама», «возвращайся». Все, что я могу ответить, – это «Извини. Я скоро вернусь. Обещаю».
С тяжелым сердцем я направляюсь в ванную комнату; голова горит, я ощущаю собственную бесполезность. Я останавливаюсь в прихожей: дверь в комнату закрыта, из-за нее не доносится ни звука. Мне представляется, как я дергаю за ручку, открываю дверь и проверяю, не проснулся ли Джордж Уитмен.