Ко Святой Горе. Записки о паломничестве 1991 г.

«Чудо — Твоё Чудо — Твоё». Поезд заливает дождём, а мы лежим! На простынях! Под одеялами! По одному на полке! Как мудро придумано это в паломничестве. Изнуряется плоть, чтоб Духу войти было легче. Это тебе не голодание по Брэгу, где носишься со своей плотью, для своего здоровья, и радуешься: вот что Я могу. А здесь: прости, плоть, подвинься, не твоё это место. Идёшь в туалет, или на ночь зубы чистишь, да так и замрёшь с зубной щёткой во рту — там, на Святой Горе, Таинство Евхаристии творится! Мессы-то шли круглые сутки, репродукторы кругом транслируют. Сначала дико было, а потом привыкли. Каждодневность и вечность сплетены в человеке. В одно. Это замысел Бога о человеке. Можно, оказывается, зубы чистить и молиться! Можно. Освоили мы на опыте притчу:

— Батюшка, можно во время молитвы курить?

— Нет, чадо. Но молиться можно всегда. Стучат колеса. «Чудо Твоё. Чудо Твоё». В закрытых глазах — цветные картинки:

Вот девочка в джинсах и густо-красном свитере. Около меня, прямо на закиданной мусором отмостке глухой монастырской стены, уходящей в темноту неба, эта девочка стоит на коленях и молится. В толчее, где на ходу распивают напитки, едят, кормят грудью детей, среди праздничного шума, молодых кличей и крепкого хохота, среди беспорядочного шараханья толпы, — она молится! Её склонённая пушистая голова касается пыльного камня средневековой стены. Волосы у неё чёрные, струящиеся, с блеском, вьются по-испански. Она ими прикрыла, наверное, тишину свою от толпы. По-испански! — Ну да! Она на святую Инессу Риберы похожа. Той Господь послал прикрыть волосами наготу свою от мучителей, а этой — Жаль, что лица её не вижу.

Картинки встают яркие. Детство напоминает. Находишься за грибами, а они потом — в закрытых глазах, спать не дают, всё их срываешь, срываешь… Вот женщина молодая везёт коляску. В коляске — ухоженный мальчик лет 10-и, на правой загорелой ноге — от колена торчит кисть руки. Мутант. Поразило, что и мальчик, и мать радостны… Тем, кто берёт на себя грехи мира, Ты даёшь Свою радость, Господи? «Чудо Твоё. Чудо Твоё». Стучат колеса! Как заносит вагон на поворотах! Господи! Пошли ангела Своего, дай непреткновенно добраться до дома!

Уже совсем засыпая, вижу вдруг тех оболтусов, что привязали к подошвам 45-х размеров — консервные банки и, сминая их своим атлетическим весом, оглушают ночной город жестяными скрежещущими взрывами и гоготом смешных (от мутации и жвачки во рту) голосов. И зачем смеюсь? Теперь сон убежал! Господи, во всех странах это дурачье акселерированное одинаково! А ведь пьяного ни одного не видели, хотя магазины не закрывались круглые сутки! И всюду спиртное было. Странно ещё, когда они город успели убрать? Ночью земли не было видно, а утром — ни соринки! Город лежит умытый, причёсанный, солнце светит.

— Святой отец летит! — вдруг слышу я голоса малых сестёр Иисуса. Они стоят, застясь от солнца, и машут, как дети, в небо: «Святой отец летит!» Как смешно они кричат, будто: «Ангел летит! Ангел Божий!» В небе вертолёт светится. И ещё три зелёных. Полиция охраняет его. И вдруг ясно вижу лицо Папы, каким оно было, когда он был ещё Кароль Войтыла, играл на сцене и писал пьесы для театра. Какие у него глаза… Смотрят прямо на меня.

Последняя картинка — автомобиль Папы Римского. (Его провезли мимо нас пустым). Крыши нет, а там, где обычно сиденья, — высокий стеклянный саркофаг. Стекло, наверно, пуленепробиваемое. Эти люди научились охранять своих святых. Не то, что мы… Прости нас, Господи! Теперь вот таскают на допросы, вроде ищут среди нас, кто убил отца Александра. Они на нас материал собирают, а не убийц ищут. Боятся его и после смерти. Знают, что ли: Господь на крови мучеников в Риме повелел Петру церковь Свою создать? Боятся. Похоже, гайки опять закручивают, страшная будет осень. Пересажают нас всех. Иначе зачем отбирать у нас книги его, кассеты, письма? Дьявольские это службы. Отец Александр! Моли Бога о нас…

..............................................................

Арина Ардашникова

P.S . Весь год, пока писала, я думала о последних, самых последних словах. Сначала мне казалось, что они будут такими:

Мы вернулись в Москву 19 августа. По городу шли танки. Среди защитников Белого Дома были и наши паломники. Многие приезжали прямо с вокзала и раскрывали на площади палатки, ещё влажные от польских ночей. После Трёх дней августа всё стало вчерашним. Паломничество кончилось.

Но шло время, и я стала понимать: оно длится.

Тогда мне захотелось, чтобы последними были слова о том, что паломничество не имеет конца, потому что дорога по вертикали — уходит в Небо.