Код Независимости

Казалось, она взмахнет ими и улетит отсюда навсегда. Зинуля знала даже, куда она полетит в первую очередь. Домой, на окраинный свой городок. Очень уж она скучала.

Но Зинуля тряхнула головой, чтобы выкинуть из головы мысли о возможности такого полета. Просто она скинет фотку на телефон маме. Ну, а та уже покажет всему нужному люду со словами восхищения.

“Зинуля моя. Ну, сущий ангел”.

И Зинуля отправила фотку, ничего не объясняя. Пусть будет сюрпризом.

А потом села на сильно потрепанный диванчик, свое спальное место в этом доме, и поджав коленки до подбородка, обняла их. И вдруг почувствовала те же ощущения, как на своей спине, от упертой в неё, спрятанной головы ангела.

— Спасибо, — неизвестно кому сказала Зинуля и почему-то заплакала, прижав к своим коленкам свое доверчивое лицо.

Вот такая получилась печалька в этом бредном мире. И Зинуле подумалось, что не надо бы плакать. От обид и слез глаза гаснут. Впрочем, никто и не заметил бы, никому до этого дела не было.

Она пошла в ванную, стала под душ и не сразу заметила между лопаток синюшный след от ангельской фотосессии.

Но Зинулю это открытие почему-то развеселило, и она улыбнулась воспоминанию о странном своем приключении. Оно показалось ей легким и чуть загадочным. И это обнадеживало. В чем только, Зинуля понять не могла. И отложила мысли об этом. Она стала ждать реакцию на фото из дома. Чтобы услышать:

“Зинуля, ты — Ангел!”

И больше уже не сомневаться в этом никогда.

Джинсовая тетрадь,

18 октября 2022

Октябрь

В городе был октябрь. Рыжий и дождливый. Ветер снимал последнюю листву, превращая деревья из оранжевого живописного пейзажа в строгую графику.

Лида не любила это время, оно навевало разные неприличные для мудрого выучено-научного человека мысли. Лида была врачом, много наблюдала в жизни своей людей, разных. И это знание не добавляло ей оптимизма.

А тут еще этот шквальный ветер с утра. Круговерть листвы за окном. На улицу выйти было очень мало возможно. А у Лиды были дела, намеченные на выходные, и приятные своей событийностью.

У нее был назначен визит в несколько магазинов, а потом, уже с покупками, к любимой своей многодетной подружке Аллочке. Красотке и умнице, хоть рожала она все время погодков. Лида обожала бывать у нее в доме. Теплом и душевном, где всегда пахло едой, и вечно булькало что-то на плите, и светилось в зажженной духовке.

И вот эти походы нужно было отменять. Тащиться в такую непогодь не очень хотелось.

Совсем не хотелось. Слушая шум ветра, было понятно, что зонтик будет вырван из рук сразу, согнут, поломан, а потом найдет свое место в ближайшей урне.

Почему-то запахло горелым. Лида побежала на кухню. Сорвала с огня обезвоженную кастрюльку с варившимися в ней яйцами, Лида о них совершенно забыла. Вода в кастрюльке выкипела, и яйца подгорели, скорлупа на них лопнула, и вид у них был совсем несъедобный.

Чертыхнувшись на это зрелище, Лида с раздражением стала думать о себе, о своей неумёкости справляться с домашними делами.

Вот и семьи лишилась, скорее всего, из-за этого. Ушел муж, ничего не объясняя. И самое оскорбительное было в его уходе, что он жил один.

Лида вдруг заплакала, подгоревшие рыжие бока яиц, их странный и унылый вид, призвал Лиду к слезам безутешным, долгому и тихому плачу.

Машинально Лида взяла кусочек булки и стала жевать ее всухую, вернулась к окну.

Внизу пробегали редкие прохожие под зонтиками, которые придерживали руками, защищая от ветра.

Лида жевала какую-то уж совсем безвкусную булку и сокрушалась об испорченном выходном дне, как вдруг уловила мужское пение. Голос был сильным и баритонистым. И он надвигался, прорвался в комнату даже через закрытую форточку.

Голос приближался, и Лида увидела прямо на проезжей части мужчину на самокате. Он был в легкомысленных шортах, в легкой черной футболке и черной широкополой шляпе. Мужчина катился посреди улицы и громко пел. Весело дирижировал себе сам правой рукой, поднятой высоко вверх. Он будто призывал этим стремительным жестом всех желающих за собой.

И так хорошо и призывно он пел, что Лиде тут же захотелось прицепиться к нему сзади на его самокат и ехать, держась за его промокшую спину. Лида успела заметить, что шляпу он надвинул глубоко на уши, чтобы не сорвало ветром.

Незнакомец быстро промчался по пустой безмашинной улице. И исчез, хотя голос его красивый и радостный звучал, когда его обладателя уже не было видно.

Оторопевшая от увиденного, Лида не сразу поняла, что такое случилось с ней. Она быстро открыла окно, вглядываясь, пытаясь увидеть еще незнакомца на самокате, но не увидела, он исчез так же скоро, как и появился.

Зато Лиду саму чуть не сшибло ветром, она побыстрее закрыла окно, и шторы, запузырившиеся от сквозняка, повисли, как паруса без ветра. А у Лиды вдруг поднялось настроение.