Читаем Код Розы полностью

Но когда она проснулась в глухой темени в три часа ночи, его половина кровати оказалась пуста, и она увидела, что он снова сидит у открытого окна в полурасстегнутой рубашке, уставившись во мглу.


Проснувшись утром, она нашла на подушке записку.


Милая Маб, – писал Фрэнсис, – я вышел прогуляться на рассвете. Да, прямо под дождем – так и вижу, как взлетают твои брови. (Так оно и было.) Мне всегда необходимо пройтись на исходе ночи, какая бы ни была погода, а ты спала так крепко, что я не решился тебя будить. Между прочим, ты храпишь. Это совершенно очаровательно. Можешь не спеша принять ванну, а я принесу тебе гренки.

Ф.

P. S. Не спрашиваю его имени, если тебе не хочется говорить, но предполагаю, что он тебя каким-то образом обидел.


Маб помедлила, подавляя мгновенную реакцию, желание закрыть тему навсегда. Она никогда ни с кем не говорила ни о Джеффе Ирвинге, ни о его мерзких дружках, ни о той чудовищной ночи. Неужели по ней настолько заметно, что кто-то…

Да, наверное, так и есть. Если присмотреться.

Но произнести эти слова вслух, вытолкнуть их изо рта… нет, она не сможет. «Да пожалуй, и не нужно», – подумалось ей вдруг. Взгляд упал на стопку гостиничной писчей бумаги.


Милый Фрэнсис. – Маб не могла себя заставить называть его “дорогой”, это звучало неестественно. После долгих раздумий она наконец написала:


Да, обидел.

И вовсе я не храплю.

М.

Она намыливала голову, сидя в ванне, когда за дверью послышались его шаги. Он зашелестел бумагой, а она так и застыла, обхватив руками колени, и вода стекала с волос на ее голую спину. Минуту спустя под дверью, на щербатом черно-белом кафельном полу ванной, появился сложенный листок. Она дотянулась до него и подняла.


Так я и думал. Не стану больше об этом упоминать, если тебе не хочется. Нет, ты действительно храпишь, но очень изящно. Я думаю, Джейн Эйр храпела бы так же.

Ф.

Улыбаясь, Маб выбралась из ванны и завернулась в полотенце. Вытерев руки, порылась в косметичке и отыскала огрызок карандаша для бровей. Косметика по военным временам доставалась слишком тяжело, чтобы изводить ее попусту, но она не смогла удержаться, нацарапала ответ и протолкнула его под дверь, чувствуя, как почему-то бешено колотится сердце.


Пытаешься произвести впечатление, ссылаясь на книжки, которых даже не читал? В жизни не встречала мужчины, который прочел хоть один роман сестер Бронте. Слышал бы ты, как ныли ребята из Безумных Шляпников по поводу «Джейн Эйр».

М.

По ту сторону двери раздалось фырканье. Она неспешно промокнула волосы полотенцем, вставила на место противозачаточную штучку. Когда из-под двери снова выползла бумага, ее сердце подпрыгнуло.


Я очень даже читал «Джейн Эйр»! Хочешь, заведем однажды собаку по кличке Пилот, как у мистера Рочестера?

Ф.

Да.

М.

Маб вышла из ванной, завернувшись в полотенце, и увидела Фрэнсиса за письменным столом; он что-то писал, рядом остывала подставка с гренками. Воротник его рубашки был расстегнут, в волосах сверкали капли дождя. Он поднял голову, улыбнулся, уронил ручку в тот же миг, когда Маб уронила полотенце, и они снова бросились друг к другу. Не отрывая своих губ от ее, он посадил Маб на край стола. Она издала протестующий звук – все это происходило слишком далеко от кровати, да еще и на такой высоте от пола. Ей было неуютно. Пришлось крепко к нему прижаться, чтобы не свалиться; руками она обвила его шею, ногами – талию.

– Я тебя держу, – прошептал он ей прямо в ухо. – Можешь биться сколько хочешь, я не дам тебе упасть.

Ее руки и ноги переплелись с его ногами и руками, как лоза, просунутые под ее бедра ладони мужа не давали ей соскользнуть со стола, а в конце она так дрожала, что едва могла держаться прямо. Фрэнсис смущенно потрогал красное пятно у нее на груди и затем потер свою отросшую за день щетину.

– Забыл побриться сегодня утром, – извинился он. – Холостяцкая привычка, пора отвыкать.

Он намыливал щеки над раковиной в ванной, босой, в одних брюках и подтяжках, когда Маб закрыла дверь лишь ради того, чтобы просунуть под нее записку.


Пообедаем?


Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века