Кодекс

Дальше события развивались стремительно: мост перекрыли, к нам подошел охранник и дал понять, что время любования окрестностями вышло. Я сбивчиво выдала байку про опоздание и виды. На мосту хватало зазевавшихся туристов, так что мужчина отвлекся на остальных. Затем на мост попыталась въехать машина, водитель разразился речью в духе «мужик, очень надо», охранники вступили с ним в спор. Нерешительность могла стоить дорого. Если мы не успеем на позицию точно в срок – ничего не получится.

Тогда, на мосту, я в первый и в последний раз испытала страх во время акции, и связан он был с тем, что могут подвести другие и все сорвется. Страх щекотал нервы, но возможность его преодолевать казалась приятной. Я смотрела на Леню на другой стороне и ждала сигнала, напряжение усиливалось, охранники теряли терпение, мост был практически пуст... И вот он сигналит, все несутся, как бешеные, Олег стремительно начинает рисовать, я выбегаю с канистрой на отмеченный в уме квадрат, выливаю краску на асфальт, не переставая бежать, разворачиваюсь – и вижу охранников в темной одежде. Они были настроены решительно, их туши неслись на нас, как пушечные ядра. Не знаю, что они вообразили, но ускорились они как следует. Я поддала, что есть силы, перед этим кинув канистру под ноги охранникам. Впереди уже улепетывал Док, долговязую фигуру было трудно не заметить.

Не успела я пробежать и двадцати шагов, как сзади с силой врезалось чье-то тело – это охранник, прыгнув с разбега, мощно ударил меня по ногам. Разница масс была впечатляющей – мой вес держался тогда в районе сорока семи килограмм. В глазах потемнело, я рухнула, как подкошенная, но тут же попыталась встать. Охранник тоже упал. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы встать, но схватить меня он уже не успел. «Вставай! Вставай!» – ободряюще кричал то ли Олег, то ли Леня. Подбадривание, дружелюбное и громкое, оказалось очень кстати. Ноги после удара повиновались плохо, но я мобилизовала силы и, плохо ориентируясь в пространстве, побежала на этот крик.

Я бежала, не оглядываясь, кое-как неслась прочь. Последовал второй удар, после которого встать оказалось гораздо труднее. «Вставай, Мор! Вставай!» – Голос действовал, я поднялась, а Олег с Леней отбили от охранника, давая возможность уйти. Набрав скорость, я пересекла изгиб моста, что было равнозначно победе, затерялась в ничего не подозревающей толпе и двинулась вслед за Доком, который несся, словно болид. Никто нас не преследовал. На пустой улице мы поймали машину и поехали домой. Меня распирало – хотелось секса, веселья, движения. Док был занят переживанием собственного опыта.

– Можно положить руку тебе на колено?

– Давай.

Так мы и ехали.

Больше всего терзало любопытство – получилось или нет? Дома мы приникли к монитору и бесконечно обновляли страницы. Я постепенно покрывалась синяками. Первое видео мы получили с онлайн-вебкамеры. Это был отличный момент. Все замерло, занавес в сторону – и ты, еще не знающий, что получилось, наконец-то можешь оценить результат. Это выглядело... монументально.

Было ощущение, что каждый штрих вывел лично ты, что именно ты стоял и смотрел в окна здания ФСБ, когда мост поднимался.

Акция «Охранник друг мента» так и не стала достоянием общественности, и мы уже начали считать себя участниками секретных операций, о которых никто не узнает и которые никто не увидит. Но на этот раз все было видно отлично.

Самое смешное заключалось в том, что буквы, которые мы вчетвером усердно выводили, оказались невидны – мы не учли конструктивных особенностей моста, и когда Литейный развели, надпись оказалась скрытой от глаз публики. Работа была выполнена, но она была не видна. Если бы в целом рисунок стал от этого хуже, мы бы всерьез расстроились, но так как мощь хулиганской мазни была кристально ясна, ошибка воспринималась шуткой судьбы. Психоделическая картина, достойная хорошего «прихода»: ты идешь по ночной улице, освещенной расплывчатыми шарами фонарей, впереди дорога загибается вверх, втыкаясь в небо, и на огромном куске дорожного полотна – площадный, грубый, гигантский, как Годзилла, хуй. Вакх и радикализм, торжество дерзости. Заборный рисунок как вызов, как насмешка, глумление шута, как манифест, как знамя, декларация войны и окончательная точка. Хуй как символ мощи и свободы, неприлично гигантский, своей неуместностью и неожиданностью вызывающий дикий восторг.

Думаю, ощущение отчасти походило на то, которое описывал Джерри Рубин[27]:

«Мы бежали, визжа и улюлюкая, по улицам, прочь от железной дороги, как ватага чокнутых ебланов.
Мы были воинами-победителями.
Мы познали экстаз.
Мы остановили поезд с войсками».