Кодекс

С Ксенией, как ни странно, я общалась мало. Наверное, дело в продемонстрированной мной слабости, после которой я замкнулась, а может, в том, что я стала находить ее неестественной. Но надо отдать Ксении должное: она умело использовала девичьи ужимки для дела. Если обычно женщины увлекаются игрой, забывая о целях, то Ксения была слеплена из другого теста. Как говорил Лось, она легко могла смеяться, кружиться, а затем позвать развесивших уши мужчин на штурм Смольного. Использовать женщину как троянского коня, завлекая болванов «делать революцию», – идея отличная, но ни Ксения, ни Лось серьезными успехами на этом поприще похвастаться не могли.

Однажды Ксения позвала в гости, я постаралась расслабиться – и отчасти это получилось. Ее квартира была завалена кучей разнообразных вещей и находилась в доме с высоченными потолками. Ксения рассуждала о синкопах у Tool[46], надев очки. «Она похожа на гусеницу из «Алисы в стране чудес», которая курит кальян», – прошептал на ухо Док.

Когда все ушли спать, я устроилась на кухне, на мелком, плохо приспособленном для сна диване, потому что здесь почувствовала себя как дома. Позже пришел Док: «Не могу там заснуть», мы свились в малоудобный теплый узел. Ксения вскоре уехала учиться во Францию, что символично. Док снова отощал, он жил, где придется, устал от Войны и начал скучать по привычному образу жизни. Мне казалось, что время нахождения Дока в Войне затянулось.

Сэлинджер, описывая мир «Фрэнни и Зуи» показывает связь между умными детьми, которые растут и обзаводятся новыми знакомствами, но все равно остаются собой только наедине друг с другом. Каждый находит собственный способ интеграции в мир, но внешняя среда остается враждебной, неестественной, полем для адаптации. Таких людей тянет друг к другу, в замкнутое пространство с четко налаженными потоками перетекания знаний, такие люди – особенные. Физически ты разрываешь связи, но на деле не можешь отдалиться. Тянет вернуться в срез прошлого, который уже уничтожен – когда между людьми были натянуты невидимые нити. Ты можешь ненавидеть этих людей, но они уже стали частью шрамов. Можно рассказать чужакам то, что хотелось бы легко и беспрепятственно передать старым друзьям, но эффекта, который ожидаешь получить, не произойдет. Можно заменять части вещей, но люди не взаимозаменяемы. Я помню версию событий, которую больше никто не помнит. «Сомневаюсь, что ты умеешь как следует целоваться», – смеялась я в большой полупустой квартире-сквоте в ответ на дурацкую шутку Дока. «Тогда научи меня», – отвечает он, и я замолкаю, видя, что он серьезен. Молчание длится слишком долго, это выдает.

«Дворцовый переворот» – последняя акция, в которой я принимала участие, но не потому даже, что больше стоящих акций Война сделать не успела, а потому, что группа зациклилась. Нельзя останавливаться, нужно постоянно рваться вперед. Стоит забуксовать, перестать достигать, развиваться – и наступает конец. А Война начала окукливаться в рамках коммуны, провозглашая акциями то, как они едят, спят, воруют. Объявлять каждый шаг и слово событием легко, но кто-то кроме объявляющего должен в это верить. Даже из нас в это не верил никто. От быта Войны, от сидящего в углу с девушкой Лени, который не произносил ни слова, от сосредоточенной на Каспере Козы, уходящей в себя, чтобы не ругаться с раздраженным Олегом, от каких-то новых приятелей, напоминающих членов питерских алко-коммун, – от всего этого попахивало чумой.

Я предложила Доку уехать: «Тебе пора возвращаться, срок годности путешествия сюда закончился». Что-то вроде эвакуации из зоны заражения. Док устал бессмысленно бомжевать и долго не раздумывал – предложение просто стоило озвучить. «Хочешь от меня избавиться?» «Нет. Все дает какой-то опыт, но ничего нового здесь не произойдет». «Пожалуй». Странно было представлять, что после нескольких месяцев он уедет. В Питер пришел дым из Москвы, мы гуляли по пахнущей золой дороге – одни на целой планете. Силуэты людей выглядели призраками, экскаваторы на раскопанной улице, словно древние монстры, выныривали из дымки.

После отъезда Дока я продолжила сворачивать контакты с Войной – нужно было разобраться в себе. Особенно сильное отторжение я почувствовала, когда Коза в момент внутренних разногласий усадила активистов смотреть «South Park»[47], словно на семейном ужине. Народ устал друг от друга, но она настояла на просмотре, будто это решит все проблемы. Я посидела несколько минут, слушая давно известные шутки Картмана, потом встала и ушла. Коза не раз потом говорила в интервью что-то вроде: «Я хочу, чтобы мы были суперсемейкой героев. Хочу семейную банду, потому что семейная банда — это единственная банда, которая тебя не предаст. И супергерой Леня Ебнутый – он однозначно хороший. Его все подставляют, его менты преследуют, но он все равно борется со злом.» Таковой была позиция Козы, но мне семья не требовалась.