Кодекс бесчестия. Неженский роман

Грязные тарелки, ножи, вилки и смятые салфетки давно унесли, а они все рисовали цифры, кубики и квадратики на бумажках. Три взрослых мальчика увлеклись считалками. Все трое прекрасно знали, что жизнь сметет их сегодняшние подсчеты, а может быть, сломает и саму конструкцию. Еще они знали, что главное – это химия их союза или стечение обстоятельств. Сколько на берегу ни договаривайся, с берега мало что увидишь. Но игра затягивала, и они накручивали все новые винтики и бантики, как дети, играющие в солдатиков, охваченные азартной жаждой победы.

– Боря, на мой взгляд, – нормальный мужик. Ноет, кривляется, да… Но серьезно настроен, – заявил Александров, когда Жмужчин отбыл к самолету.

– Не строй иллюзий. Он жаден до такой степени, что в подкорке у него все время сидит вариант «кинуть». Пока в голове рацио, можно рассчитывать, что все сложится. Но если инстинкты возобладают, можно ждать всего, что угодно. Как трудный подросток, – Скляр рассмеялся, но смех его был недобрым.

– Какого черта тогда с ним…

– Костя, не так много людей, у которых вообще рацио присутствует. И еще меньше людей, у которых в придачу к рацио – два целлюлозных комбината.

– Ладно, жизнь покажет, – вздохнул Александров, – давай о другом. Как именно ты купил Листвянку? Через переуступку обязательств по кредиту, забрав залог?

– Костя! Еще раз по-русски.

– Как ты мог купить комбинат, если его акции у меня в залоге? А на комбинате висит кредит. Где он сейчас?

– Костя, лажа какая-то. Никакого обременения не было, акции уже в реестре на «Квантум» перерегистрированы, лежат себе в депозитарии моего банка. До конца недели собирался в холдинг внести.

– Красовская не могла так лохануться… Это начальник департамента, которая кредитом занималась, – пояснил Александров.

– Лоханулась ли?

– Платон, это я у себя буду разбираться. Не думаю, чтобы Чернявин пошел на такой подлог.

– Чернявин на все пойдет, а тем более, ты говорил, что там и этот, зайчик, руку приложил.

– Я Зайца худо-бедно давно знаю. Жук и своего не упустит, но… Мелкий он слишком, чтобы смелости набраться… Тем более подкупить моего начальника департамента… Хотя… Искушения, искушения… Но точно не Чернявин. Он проще.

– Опять иллюзии, Костя.

– Платон, он мне третью неделю дозванивается, а мне слегка не по себе, что я свинтил с их проекта.

– Он крышу искал.

– Я так ему и сказал, когда отказывался. Но по факту-то я сам свинтил. Может, поставить его финдиректором в холдинге и дать им с Зайцем на двоих процентов пять? Или три. Вроде компенсации?

– Ты понимаешь, что такое пять процентов, Костя? Это больше ста миллионов! Что за благотворительность?

Платону не хотелось добавлять, что они со Жмужкиным и самому-то Александрову дали акций больше, чем его кредит. Что значит – человек с государственными деньгами работать привык! Пять процентов туда, три – сюда. Слышал бы Жмужкин…

– Платон, мы же не мелочные люди…

– Не мелочные. Потому что цену деньгам знаем. И знаем, какой кровью они достаются. В холдинге ноги Чернявина не будет. Только через мой труп.

– Не потянет – снимем. Он ведь свой собственный новый бизнес в отрасли уже не начнет.

– Да мне чихать, начнет или нет. Мне не чихать, что эта гнида будет крысятничать, а ты нас с Борькой будешь спрашивать, где, вашу мать, дивиденды. Он у тебя, насколько я понимаю, сороковник намылился зажать!

– Значит, не возьмешь?

– Я же сказал: через мой труп. Тебе мало, что ты поставил личную подпись под двумя договорами залога, а они оказались полной лажей! Ни обременения в реестре, ни акций в твоем депозитарии. Тебе мало, что эта тварь, к которой ты испытываешь необъяснимое сострадание, оставила тебя с носом? Это твое дело. А мне сороковник изволь выдать. Я никакого кредита в придачу к акциям не получал.

Давно Александров не был так зол. Лоханулась Красовская, как же! Нет, Олечка, примадонна наша, не лоханулась ты, а по легкому срубить решила, в надежде, что пронесет… Но это все же не Чернявин. Александров полагался на свое знание людей больше, чем на факты. Факты – штука плоская, в отличие от оценок, многомерных настолько, насколько ты способен разглядеть грани. То, что Красовскую подговорил Заяц, у него сомнений не вызывало. Хотя какая разница, кто именно ее подговорил. Чернявин же согласился.

– Красовскую ко мне, – гаркнул он в селектор, не успев сесть за стол, – и Чернявина на завтра в график! На десять, другого времени для него у меня нет.

Красовская явилась, как всегда, с бумажками.

– Константин Алексеевич, мы на этой неделе еще с восемью концернами подписываем, вот, посмотрите, какие обороты в ближайший месяц…

– Ольга! Ты как кредит Листвянскому комбинату оформила?

Красовская мгновенно перестроилась:

– Как обычно! Кредитное соглашение с комбинатом. Поручители – два кипрских акционера. В обеспечение поручительства – договор залога акций комбината.

– Акции в нашем депозитарии хранятся? Ты проверяла?

– Должны быть в нашем, не помню…

– Выписку из реестра об обременении получила? Или тоже не помнишь?

– Из реестра? – замялась Красовская.

– Понятно. Говори честно, лоханулась или занесли?