Несмотря на простоту, было в этой мелодии что-то мистическое, какая-то непосильная грусть, тоска дикаря по миру, никогда им невиданному, восхищенная робость песчинки перед бесконечностью, отчаянное желание человека вырваться из-под гнета земного притяжения. Это была одна из самых лучших мелодий, созданных древними людьми. В ней не было ни одной лишней ноты. Время отшлифовало ее, как море гальку…
Память пальцев восстановилась на удивление быстро, но их подвижность с годами стала уже не та. Они прыгали каждый точно в свою точку, но запаздывали на доли секунды, или наоборот торопились, отчего мелодия получалась немного кривоватой. Нужно был сыграть много-много раз, потом через день еще много-много раз и еще через день, через два, и тогда, возможно, пальцы обретут прежнюю прыткость…
А ведь он когда-то играл «Полет шмеля» и «Тико-тико». В старших классах музыкальной школы растяжка пальцев позволяла ему раскинуть ладонь на пять ладов вширь… Эх Вадик, стоило ли ради никому ненужных «девяток» губить свои пальцы?!…
Вадим играл круг за кругом, играл, играл, словно крутил ручку неисправной шарманки времени. Он никак не мог добиться того эффекта удовлетворения, которое приносила ему гитара в молодые годы. Кондор то улетал, то снова прилетал, но не дарил никакой надежды…
Катерина не сразу услышала этот звук, а когда все-таки услышала, то подумала, что это телевизор, и поэтому снова стала стирать следы засохшего герметика с оконной рамы.
– Мама, – позвала ее Анюта из своей комнаты.
Она еще полчаса назад пожелала маме спокойной ночи, поэтому Катерина была уверена, что дочь уже спит.
– Почему ты до сих пор не спишь?
– Ты слышишь?
– Что?
– Папа играет.
Катерина еще раз прислушалась. Действительно, это были звуки гитары… Живой гитары.
– Спи сейчас же.
Она на цыпочках спустилась вниз и тихонько выглянула из-за бревенчатого выступа.
Вадим сидел на табуретке у камина в характерной позе классического гитариста, приподняв левое колено. Его лицо было напряжено. С таким лицом он раньше выходил на матч. «Наверно, даже сейчас он не музыку слушает, а мячи отбивает», – подумала она. Ей очень нравилось, как он играл десять лет назад, но тогда у него было другое лицо, и эта мелодия звучала по-другому. Сейчас в каждой ноте слышалось недоумение – почему так произошло? Катерина была уверена, что через полчаса гитара ему опостылеет и снова будет задвинута за чемодан.
Она также тихо поднялась наверх и еще некоторое время работала, пытаясь работой заглушить возникшую боль. После того, как гитара стихла, она спустилась и легла рядом с мужем. Лютеция тоже пришла и устроилась в ногах у хозяйки.
Катерина быстро заснула, но Вадиму сон дался не сразу. Натруженные кончики пальцев от непривычки саднило, а в голове продолжал парить неустанный кондор. Он постепенно растворился в воздухе, но вдруг снова вернулся, закаркал, и картофелина вывалилась из его клюва…
Анюта тоже еще долго не засыпала и не оставляла в покое Снеговика. Ей хотелось досконально выяснить все детали будущей операции.
– Ну, хорошо, – сказала она (мысленно). – Своими силами мы их остановить не можем, так?
– Не совсем так, – ответил Снеговик. – Своих сил у нас достаточно. Один Прохор может так на них гавкнуть, что они побегут и пяток своих не почувствуют. Но дело не в том, чтобы просто прогнать их. Необходимо, чтобы взрослые сами их поймали за руку, чтобы они поняли их замысел. Иначе Тарас Александрович не остановится и будет продолжать попытки раз за разом, снова и снова, и когда-нибудь у него получится. Я же здесь не вечно буду. Кто вас тогда предупредит?
– Тогда надо милицию вызвать. Пусть они в засаде засядут. А когда эти бандиты придут, то они их схватят и посадят в тюрьму.
– Кто же будет вызывать? Мяукала?
– Я и сама могу. Я и номер знаю. Ноль два.
– А что ты им скажешь?
– Так и скажу, что они хотят поджечь наш поселок.
– Милиция, Анюта, это такие же взрослые. Они тебе не поверят. Они скажут, позови маму или папу, девочка, и не дури нам голову. Не станешь же ты говорить, что тебе снеговик все это рассказал.
– Что же нам тогда делать?
– Пока не знаю.
– Ты же все знаешь.
– Многое, но не все. Я знаю то, что было, что есть, и, частично, что будет. Я многое могу делать на расстоянии, одной лишь силой мысли. Но я не могу этой же силой заставить злодеев не делать зло. Я не могу влиять на поступки людей.
«А какая тогда от тебя польза», – в сердцах подумала про себя Анюта, забыв, что со Снеговиком думать про себя не имеет смысла.
– Мне это уже говорил один мальчик, – с грустью в голосе ответил Снеговик и добавил: – Я действительно не всесилен.
– Ну, и пусть сгорит эта дача, – в сердцах проворчала Анюта. – Я ее терпеть не могу. Вместе со скрипкой пусть сгорит.
– Вряд ли ты действительно этого хочешь. Подумай, что это будет значить для твоих родителей. Кроме того, могут быть жертвы. Деревянные дома горят быстро…
Анюта тяжело вздохнула. На нее навалилась какая-то уж слишком взрослая задача. И почему именно она стала Слышащей?
– Наверное, потому, что ты очень талантливая, – предположил Снеговик.