Кое-что из написанного

Афины, гостиница Dryades, суббота 3 июня 2011 года, девять утра. На вершине холма позади гостиницы роща. Вдоль рощи пролегли мощеные аллеи. В аллеях вечно сидят наркоманы и одинокие меланхоличные собачницы, то ли вдовы, то ли одинокие, толком не понять. Собственно говоря, толком никогда ничего не понять, а если без конца разъезжаешь, поймешь и того меньше. Человек наблюдает, строит предположения, а жизнь идет своим чередом, как неразрешимая загадка или хуже того — как будто и не нужно загадывать загадки, поскольку в ней нет ничего хоть сколько-нибудь значимого. В парке, на холме, густо засаженном липами, ни одного ребенка. Необъятные тучи мошкары наводят на мысль о какой-то заразе или порче, как в азиатских садах. Этой ночью мне снился кошмар в стиле рейва или чего-то в этом роде. Сон прошел под размеренный забойный ритм электронного транса, довольно мощного. И голосов молодых людей на бульваре точно под окнами моего номера на втором этаже. Пытаясь снова заснуть, уже на рассвете, я подумал, что во мне, как в любом другом человеке, должна быть лучшая часть, некое острие души. Может, это не что иное, как запас волнения, самый ценный из тайников души, умение представить себя паломником, искателем примет, кем-то, кто бродит по миру (даже когда мир видится нам мутным, враждебным, непроницаемым), словно его подстегивает нехватка чего-то, пустота, словно он потерял что-то очень важное и ценное, но никак не вспомнит, что именно.

В этот день третьего июня палящие лучи солнца будут вышибать пот, но не так, как в июле и августе, когда в здешних краях, Афинах и окрестностях, мы с охотой вливаемся в густую светлую дымку цвета слоновой кости, образующую убийственную смесь из влажности и зноя. На задней обложке книги у меня записаны номера двух автобусов, идущих до Элевсина, — А16 и В16. Вроде названия витаминов или ракет, способных сровнять с землей неведомые города, превратив их в горы мусора на краю неохватных воронок. Безымянная и широкая, невероятно тихая, будто обособленная от шумных Афин волшебным заклинанием, площадь, с которой отходят автобусы, имеет, как официальное название, так и общеупотребительное. Она лишена всяких запоминающихся признаков и так похожа на тысячи других больших площадей Южной Европы, что, оказавшись здесь впервые, ты смотришь на нее так, как смотрят в зеркало памяти: предметы в нем кажутся одновременно близкими и далекими.

«Из всех божественных даров, ниспосланных людям, — пишет некий Аристеид во II веке от Р.Х — Элевсин — самый грозный и великолепный. Есть ли еще место на земле, где была бы объявлена столь восхитительная весть, где обряды вызывали бы столь сильные переживания, где ощущался бы такой разительный контраст между зрением и слухом?» Неясно, в чем состоит противоречие между двумя главными органами чувств — зрением и слухом; оно увязает как нож в мягкой и неподвижной материи привычек — неожиданности и откровении.

На деле дорога из Афин до Элевсина выглядит, как одно длинное прямое шоссе. Оно пересекает городские окраины и взрезает равнину до самого пролива между островом Саламин и материком. Разделительная полоса межует оба направления движения, одинаково заполненные потоком транспорта. От него не спастись, как от потусторонней кары или вечной муки. По обочинам сменяют друг друга авто- и мотосалоны, мелкие отделения банков, заколоченные склады, магазины лаков и красок, древесины, электроинструментов и материалов, парикмахерские и сомнительного вида салоны красоты, почтовые отделения, турагентства с символикой крупнейших паромных компаний, дисконтные супермаркеты, агентства недвижимости, зернохранилища, питомники растений с выставкой садового инвентаря и торжеством гипсовых репродукций известных классических статуй. Ничто в мире не передает так идею бесконечности, как вереница низких строений — прямоугольная майя, украшенная флажками, заполоненная вывесками, отталкивающая и неимоверная. Каждую сотню метров бело-голубой указатель заверяет тех, кто вечно чувствует себя потерянными, кто живет в постоянном страхе сбиться с пути, что они сели не на тот автобус: элевсинская дорога написана через «ф». Старая дорога, должно быть, пролегала по другой трассе и наверняка не была такой широкой, возможно, она соединяла маленькие селения, разбросанные на большой равнине.