Коэффициент магии

– Но ведь его создали там, поскольку тогдашнему Папе привиделся архангел Михаил, который вложил меч в ножны – это означало конец бедствию, конец мировой чуме! А эти пытаются сделать… начало?

– Мировой чумы? Возможно. Как раз в том месте, где был провозглашен конец, это будет энергетически правильно, – отец посмотрел на меня, но я отвела взгляд, успев заметить усталость, страх и беспокойство в его глазах. – Включайте Арс Алмадель в нашу схему, – он кивнул на забитую разными вещами поверхность, – Ищите в Риме… Нет, давайте так, во всей Италии – преступники вряд ли уедут сейчас отсюда – пространства и здания, отвечающие нескольким требованиям – они должны быть ориентированы по сторонам света. Достаточно большие помещения, возможно, там будут залы, алтари. Отслеживайте и анализируйте перемещения всех магов по Европе. Возможно, вы наметите точку сбора нескольких из них, не входящих в нашу группу. Психологам… добавляем в портрет к возможным профессиям историка и архитектора. Как то он же должен был узнать про этот ход… А ты, Влада, – он прищурился, – Идешь сейчас в гостиницу – тебе надо сменить обстановку – и отдыхаешь там до вечера.

– Но…

– Это приказ. Максим?

– Я понял. Пошли, – меня осторожно подняли и повели. Пошла бы я сама? Не знаю. Волнами накатывала то слабость, то дрожь. Признаки крайней степени усталости.

И зарождающейся истерики.

Меня укутали и через несколько коридоров и помещений вывели из боковой двери закрытого музея. На улицах было ветрено и безлюдно; редкие прохожие, вроде нас, уставшие возвращались к себе домой после ночных гуляний.

Двадцать пятого декабря в Риме почти никто не работал – отсиживались дома или посещали церкви.

Я передернулась и всхлипнула.

Максим прижал меня к себе еще сильнее:

– Пройдемся или такси?

– Пройдемся. Здесь не далеко.

И хорошо что в противоположную сторону от замка.

Мы медленно шли по улицам, думая каждый о своем. Холодный воздух выбивал последние слои ваты, которыми было опутано мое сознание. Я со все более возрастающим ужасом осознавала, что произошло и происходит сейчас. Потому резко остановилась:

– Мы должны вернуться!

– Влада…

– Время! Его почти не осталось.

Максим встряхнул меня:

– У нас пока нет новых данных, а со старыми команда справится и без нас. Врачи обеспокоены твоим состоянием, целители тоже. Черт возьми, да я вообще не понимаю, как ты держишься на ногах! Магическое истощение это не шутки, тем более на фоне стресса и физического истощения – обычно в таком состоянии несколько дней проводят в постели, и ты сейчас пойдешь и ляжешь спасть. Понятно?

– Спать, пока где-то убивают людей или магов? – прошипела я зло.

– А что, твоя смерть или обмороки как то им помогут? – мужчина был в бешенстве.

Он схватил меня за руку и практически дотащил до нашего отеля, отрывисто что-то бросил портье, обратившемуся к чете Павловски с улыбкой, и заволок в номер.

– Влада, – придержал он меня за плечи, когда я попыталась отстраниться и спрятаться в кресле в углу, – Меня пугает твое состояние. Я много чувствую и понимаю – ты натянута как струна, хоть тебе и кажется противоположное. Сбрось это. Плачь, ори на меня, психуй – только не ломайся. Хоть все здесь разнеси – я уже давно поставил артефакты прикрытия…

Он прижал меня к себе, согревая своим телом, окутывая нежностью, теплом мыслей и чувств. Я осторожно приоткрылась, запойно поглощая его эмоции и почувствовала, что внутренняя дрожь усилилась.

– Я не смогла им помочь… – прокаркала я.

– Не смогла. Никто бы не смог.

– Я должна была! Ведь чувствовала что-то и…

– И будут еще жертвы, Влада.

– Я ни на что не способна… Это как в Паликателе.

– Да, как там.

Дернулась как от пощечины, но Максим не дал отстраниться.

– Так же как там ты не смогла ничего сделать, потому что это ни в человеческих, ни в магических силах! Это. Просто. Невозможно. И не потому что ты что-то сделала не так, что ты недостаточно постаралась!

– Но я должна была…

– Нет! И ты всегда делаешь все от тебя зависящее, рискуешь больше, чем это возможно, но ты не всемогуща! Никто не всемогущ…

Он прижал меня к себе еще крепче и я почувствовала, как слезы заструились по моим щекам. Что он там сказал? Орать и плакать?

Я выла и рыдала. Все больше оседая на пол, втискиваясь Максиму под пальто, лихорадочно вгрызаясь ногтями в свои ладони. Он бормотал что-то утешающее, гладил меня по голове, снимал шарфы, кофты, укачивая, как маленького ребенка, помогал пережить эту бурю, пришедшую на смену апатии, целовал мокрое лицо и прижимал к себе так, будто не собирался отпускать до конца жизни.

И не возражал, когда я прижалась к его губам своими.

Мы целовались лихорадочно. Страстно. Зло.

Срывали друг с друга остатки одежды и любили друг друга прямо на полу, среди вороха тряпок, быстро и жестко, как животные, которые хотели почувствовать, что они живы.