Кофе на утреннем небе

Любовь. Мы всё ещё занимаемся ею, хотя есть и другие занятия, не понимая до сих пор, что важнее. С одной стороны, обязательства, наложенные, беспредметные треплют. С другой – удовольствия, когда от них становится скучно, они перетекают в разряд обязательств, приобретают их свойства: бесцветность и бесконечность. Мы продолжаем заниматься, но уже не любовью, любовь прячется под кроватью, топчется в обществе тапок. Если рука в темноте нащупает выключатель, то что мы увидим: постелью измазаны оба, я и любимая женщина. Но мы бережём электричество, мы боимся честного света, мы бережём отношения, мы держимся за них зубами так крепко, что у нас вылетают пломбы. Я всё ещё занимаюсь ею, также как и она мною, как правило, как умеем, мы делаем одно общее дело, пытаясь закончить его в срок и качественно, одним большим удовольствием. Любовь распределялась странным образом, не всегда справедливо. Кому-то одна на человека, разобраться со своим самолюбием удавалось не всем, часто это заканчивалось психушкой или камерой-одиночкой в собственном внутреннем мире, счастливым давалась одна любовь на пару, отчаянным приходилось делить её на троих, самым несчастным одна на тысячи людей, тот самый случай, когда массы любили и поклонялись одному.

Так или иначе, все занимались, но весной особенно бурно, они занимались ею усердно, но сколько ни занимайся любовью, её всё равно не хватало, никогда не было слишком, люди сбивались в перелётные пары, вдвоём было логичней и легче, улетали кружили, многие разбивались, те, что не парились, до сих пор парили.

Мы сидели на тёплом граните набережной с Алисой. Солнце строило нам глазки, мы щурились и прятали глаза в воду. Влага плескалась у самых ног приятной прохладой. Лёгкое вино Невы и тёплые бутерброды архитектуры XVIII века, вот и вся нехитрая трапеза нашего пикника. Рядом, втянув голову в плечи, переминалась с ноги на ногу одинокая чайка. Я кинул ей хлеба – ноль эмоций. Потом хлеб бросила Алиса – тот же результат.

– Ни мясо, ни рыба.

– Она о нас то же самое думает: ни мяса у ребят, ни рыбы, а на хлеб я не клюю.

– Конкуренции нет, – словно услышав мои слова, подлетел голубь, за ним ещё один. Чайка внимательно наблюдала, как голуби жадно поедали её хлеб. Потом вдруг встрепенулась и с криком бросилась на них. Голуби, сожрав весь хлеб, отвалили в сторонку, поглядывая рыбьими глазами на опустевший стол. Алиса бросила под ноги чайке катыш хлеба, теперь та не растерялась и проглотила.

– Ты был прав! У птиц всё также как и у людей, – сорила хлеб птицам Алиса.

– А ты думала, они умнее? – обнял я её льняное тельце, прижал к себе и поцеловал. В наше общество скромно начал стучаться дождь.

– Думаешь, сегодня подходящий день, чтобы стать любовницей?

– А чем ещё заниматься? Погода ни к чёрту, солнце спряталось, мне тоже хочется в тень твоей кожи.

– А какой день недели?

– Пятница. Тебя это беспокоит? – не беспокоила она меня тоже. Рядом с Алисой меня вообще мало что беспокоило. Разве что она сама.

– Меня беспокоит подвешенное состояние.

– Расслабься. Наслаждайся летом.

– А зимой, что я буду делать зимой?

– Я так далеко не заглядывал ещё, – посмотрел я на её правый глаз как на голубую планету в иллюминаторе космического корабля. Словом, внимательно изучал ландшафт. Потом переключился на левый.

– Хорошо, что я буду делать в субботу? Что вы на меня так смотрите?

– Как?

– Так, что мне сразу захотелось сделать какую-нибудь глупость, – дала она кусочек хлеба и мне.

– Никогда не видел настоящих женщин, – взял я в губы её облатку.

– Только трогал. Ты слышишь мою любимую мелодию?

– Нет. Какая у тебя любимая музыка?

– Твой звонок.

– Чёрт, и вправду кто-то звонит, начал я доставать телефон.

– Жена? Чёрт, мы фанатки одного звонка.

– Не говори глупостей.

– Ответь ей, что ли? – отодвинулась она сразу же от меня, и стала отряхивать руки от крошек с таким усердием, будто хотела стряхнуть все наши отношения, которые вдруг после этого звонка превратились в нелепую ошибку, несколькими движениями.

– Не хочу, потом отвечу, – выключил я звук, пытаясь убавить громкость и её недовольству.

– Слабак.

– Наверное, – уже было видно, что дождь барабанит в воду всё сильнее. Река покрылась мурашками.

– Теперь она будет знать, что ты со мной, то есть тебя для неё нет.

– Вот и отлично. А как ты себя чувствуешь, когда меня нет?

– Не чувствую. Когда же я буду счастливой?

– Когда научишься говорить «Нет».

– Кому?

– Всем, кто крадёт твоё время. Чувствую себя, заполняющим анкету для въезда в твоё лоно, – взял я остатки хлеба и начал усерднее подкармливать свору бездомных пернатых, собравшуюся у нашего пирога, чтобы как можно быстрее разделаться с остатками еды и бежать от дождя, который уже шёл по нам.

* * *

– Ты нервничаешь?

– С чего ты взяла?

– Накрошил. А я убиралась с утра.

– Почему не убралась? – рассмеялся я.

– Я ещё не научилась насовсем, – глянула на меня нарочито строго Алиса. – Но я способная.

– Подожди, возьми с собой бутерброд в дорогу, – накрыл я кусок хлеба с маслом пармезаном.

– Мне нравится, когда ты кормишь меня из своих рук, – откусила она.