Кофе на утреннем небе

– Здравствуйте!

– Здравствуй, осень, – приложила она свою к красной ладошке октября.

– Я не осень, я октябрь.

– Тогда лучше вот так. Здравствуй, октябрь, – подхватила она с земли ещё один жёлтый лист.

– А что у вас руки такие горячие?

– Это не руки, это сердце.

– Да у вас жар.

– Ага, жёлтая листопадка.

– Это заразно?

– Очень, разве вы не видите, какая я падкая? – добавила она забравшись своим взглядом мне под веки.

– Китай, судя по форме и цвету, – вдруг осенило её, когда мои глаза ей надоели, когда пальцы её напомнили ей о листке.

– Листья тоже делают в Китае.

– Скажи ещё, осень.

– Может, я тебя разочарую, даже осень производят там, судя по её количеству, – крутился в моих руках листочек, пока батарейки пальцев не сели.

– Ты бывал там?

– Да, – шли мы в обнимку дальше по парку. Неугомонный рыжий сеттер осени гонялся, сверкал тут и там своей лоснящейся шкурой. Что за порода? С одной стороны, такая любвеобильная и радостная, с другой, никогда не сможет тебя защитить.

– Ну и как?

– Как на другой планете. Солнце в целлофановом мешке, мутное такое и далёкое.

– Смог?

– Не, не смог, – покрыл я её существительное глаголом.

– Ты про женщин?

– А ты всё ещё про атмосферу? – рассмеялся я.

– Не успеваю за тобою, – засунула мне свою руку в карман Алиса.

– Я не люблю острую еду, – вспомнил я одну симпатичную китаянку, которая работала переводчицей на той китайской книжной выставке. Она всю дорогу щёлкала жаренных кузнечиков и сверчков, предлагала и мне, но я отказался. А может, мне только показалось, что она предлагала, никогда не знаешь, какая близость поджидает тебя за улыбчивым китайским мячиком. Едва я успел представить, как буду целовать кузнечный цех её губ, то вся симпатия куда-то выветрилась.

– А я пресная по-твоему?

– Не, ты вообще не еда, ты – лакомство. Я тебя люблю! – крикнул я. Весть быстро распространилась по всему её телу, и к тому времени как она достигла самых заповедных уголков организма, там уже наступила весна: побежали ручьи желаний, вылупились зелёные листочки надежд, брызнуло эндорфинами солнце чувств, а птицы залились симфонией страсти. Много ли надо женщине, чтобы внутри у неё наступила весна? Много, целых три слова: в нужное время, от нужного человека.

Она не отдавала себе отчёта. В этот момент она не хотела быть бухгалтером своей судьбы, который смог бы подсчитать все плюсы и минусы этого знакомства, вывести астрологическую зависимость траекторий их знаков. Ей, холодной и дальновидной, по словам матери, девушке, вдруг захотелось лететь по дороге жизни, не обращая внимания на знаки, не соблюдая ПДД. Плевать на законы, плевать на инспекторов в лице родителей, знакомых, друзей и прочих родственников, пусть штрафуют, они не смогут меня лишить моих прав любить, теперь только один человек способен на это, стоит мне только согласиться выйти за него замуж.

«Кажется, я нашла своего человека», – записала она в свой дневник уже дома. Она очень хотела сначала написать «Кажется, я влюбилась», но ей это показалось слишком детской формулировкой.

* * *

– Он живёт во мне, понимаешь?

– Мне показалось – снимает.

Услышала Марина обрывок диалога, войдя в дым вслед за Томой. Громко хлопнула железная дверь.

– Мне всё время кажется, что я живу как-то не так, не по тем часам, что ли?

– Ты время перевела на летнее?

– Что толку, в душе всё равно зима. При слове «зима» Марина вздрогнула: её зимние дни тянулись так усиленно, рискуя получить растяжение, которое потом можно вылечить только влюблённостью на курорте весны.

– Что ты его постоянно грызёшь?

– Он мой любимый фрукт.

– Мне кажется ты издеваешься над ним, а не любишь.

– Люблю, люблю… Как апельсин, с которого надо сначала снять шкурку, а потом уже наслаждаться его соком.

Мы оказались в туманном альбионе тамбура, где уже нагоняли дым две девушки, присев на корточки, заедая свою беседу дымом. Они ничуть не смутились нашего присутствия, им было не до нас:

– Ну и что, что любишь, мало ли кто кого любит, он же тебе прямо сказал. Пойми, что ты ему не нужна, – закурила она, несмотря на запрет. – Как тебя угораздило вляпаться? – сделала затяжку, вынула изо рта сигарету и стала любоваться, как инфракрасный пожар радостно поедал табак.

– Не знаю. Я же влюбчивая.

Подруга неожиданно перевернула сигарету и засунула дымящим концом себе в губы, затянулась и закашлялась, вытащила:

– Это и есть любовь, когда она своим пламенем прожигает в душе беспокойной дыру, в голове бродит дым, сердце разрывается в кашле, ты чувствуешь боль, горечь во рту, который уже не целует, просто не может других целовать. Ты – пепельница, ты сам прах, только тлеешь и ждёшь, – показала она ей окурок. – Безответная, это диагноз.

– Надолго?

– Пока не выплюнешь из головы красивую горячую гадость, – послала бычок в урну подружка по красивой дуге, но траектория оказалась неточной, и он ударившись о край, упал рядом.

– Так что надо делать, чтобы быть счастливой?

– Детей.

При слове «детей» внутри Марины сработал будильник, она вспомнила, что надо бы позвонить Розе, её двоюродной сестре, что осталась курировать сына.