Кофе со вкусом убийства

Тельма покачала головой. Об этом она не будет думать, не сегодня. На чем она остановилась? Зло, заурядное зло, нисколько не похожее на мультяшное зло, где злодей (или злодейка) радостно гогочет, загребая деньги лопатой. Лопатой? Откуда взялся этот образ? Ах да, Лиз. Нет, не так. Лиз пересказывала разговор с Уэйном из «Северных рыцарей». Она улыбнулась про себя. Надо же, Лиз – в логове стриптизеров!

Погодите-ка. Она нахмурилась. На секунду что-то мелькнуло. Но тут же исчезло.

Конечно, единственной по-настоящему скорбящей была Келли-Энн. Тельма вспомнила те крепкие объятия, тот затравленный взгляд, а потом с внезапностью, заставившей закрыть глаза и впиться ногтями в ладони, к ней вернулась старая многолетняя черная тревога. Кто позаботится о ней и Тедди, когда придет время?

Она вздохнула. Пора ложиться, нет никакого смысла сидеть здесь и ждать того, что Пэт всегда называла «в голове лампочка зажглась».

Погодите-ка.

Лампочка.

Дасти Уэбстер говорила, что видела, как наверху зажегся свет, когда она проходила мимо дома и заметила человека, слоняющегося снаружи. Это означало, что в половине седьмого Топси, предположительно, не лежала без сознания в своем кресле…

Глава 24, Где память Топси Джой почитают цветами и некоторыми домыслами

На похоронах Топси в церкви Святого Иакова в Балдерсби яблоку негде было упасть. Пришлось поставить дополнительные стулья по бокам, и все равно сзади толпились люди. Лиз, Пэт и Тельма сидели в правом ряду, ближе к центру, вместе с бывшими коллегами Топси из школы Святого Варнавы: Джен и Маргарет, которых отпустили на утро, Фэем, специально приехавшим из своего летного домика в Тоскане, и, конечно, Паулой, угрюмой и мрачной, в удивительно шикарном черном платье (Рокки раскошелился, благослови его Господь).

Пока они ждали, Паула вполголоса комментировала, кто есть кто в переполненной церкви: члены гольф-клуба, соседи и кузены, с которыми Топси никогда не разговаривала. Тельма отметила, что пожилые члены обеденного клуба посетили церковь в полном составе: миссис Бут, чьи окрашенные хной волосы были спрятаны под уместной черной шляпкой-таблеткой; Дасти Уэбстер, нервно смотревшая на глянцевый листок с расписанием порядка службы; Брайан, сменивший галстук ВВС на траурный.

Келли-Энн, одетая во что-то явно дорогое и черное, одиноко сидела впереди, выделяясь среди всех, а кузены, с которыми Топси никогда не разговаривала, теснились на ряду позади. Рядом с ней сидела Несс (да ладно, милая, подумала Пэт, ты совершенно не того телосложения, чтобы носить подплечники), а рядом с той, выглядя еще более потерянным, чем Келли-Энн, – Льорет. Пэт не теряла времени даром, нашептывая свои предположения Лиз и Тельме, и потому все они заметили, как Несс незаметно сжала его левую ягодицу, когда пара села. Сам Льорет беспокойно поглядывал на окна церкви, словно планируя побег.

Убранство – другого слова не подберешь – этой викторианской церкви представляло собой сложную смесь Балдерсби и Беверли-Хиллз. Роскошные лилии стояли на витиеватых железных подставках, заслоняя буклет «Мира похудения», призыв к пожертвованию на унитазы малоимущим и объявление о кружке вязания крючком. Цветы восковника украшали края скамей, купель и кафедру, роняя увядающие душистые лепестки на клетчатую черно-оранжевую плитку, их тяжелый аромат мешался с привычными в церкви запахами бумаги, слабой сырости и полироли.

Впереди, у подножия ступеней кафедры, стояла стойка с портретом Топси, подозрительно взирающей на мир. За ним расстилался настоящий цветочный сад, и именно здесь был размещен белый гроб с золотыми ручками.

Одинокий скрипач исполнял мотив из «Списка Шиндлера». «Цирк какой-то», – пробормотала Паула, обратившись к Лиз. Та, хоть и согласная с ее словами, не отреагировала на замечание. Музыка казалась особенно неуместной. Музыкой, которая у нее ассоциировалась с Топси, были разнообразные гимны и детские песенки, исполняемые на старом потрепанном пианино в школьном зале, или неохотные покачивания под мелодию «Да это же проблеск надежды» на мероприятиях для учителей.

Среди всего этого смятения преподобная Вэл вполне могла бы стушеваться, но она не позволила этому случиться. Ее серьезные и простые слова во время прощальной речи дополнили образ Топси Джой, заставив ее ожить вместе со скрипачом, фотографией и цветами. Когда она предложила исполнить второй гимн – «Господь, Ты мой пастырь», – все прихожане, и даже Паула, улыбнулись, вспоминая, как Топси из года в год муштровала участников рождественских спектаклей.

– Это гимн о том, что Бог сопровождает нас на каждом шагу, – добавила преподобная Вэл.