Кофе в бумажном стаканчике

– Это ее право. Не бери в голову. Хочешь тортик? Или фрукты?

– Йогурт.

Надя постепенно успокоилась. Но броская красота Лизы еще долго не давала ей покоя, заставляя чувствовать себя по сравнению с ней дурнушкой. Со временем Лиза забылась, как мучительная, но кратковременная боль. И вот Лиза вернулась – агрессивная, невыразимо привлекательная, жаждущая отомстить за то, что Сергей бросил ее.

…Надя долго сидела в саду. На душе было тревожно. Она вдруг остро осознала, как, на самом деле, ощутимо изменилась их семейная жизнь. Почему-то последние несколько месяцев в ней не было радости, словно у Сергея случилась беда, но она об этом не знала, а он не посчитал нужным поделиться. Как-то незаметно исчезло очарование взаимной нежности.

Где-то на горизонте Надиного безоблачного счастья разрослась и угрожающе увеличилась в размерах тень вовремя нерешенных проблем, тревожа ее долгими телефонными разговорами мужа с бабулей и Марком. Но все это время Надя упрямо не хотела ее замечать, закрывая глаза на его молчание, слишком сосредоточенный вид и растущую усталость.

До тех пор, пока муж не сделал ей замечание.

…Почти закончился июнь, Надя сдавала заочную сессию.

Очередной день занятий оказался до предела насыщенным – пять пар, два зачета. Завершился он только ближе к вечеру, когда жаркое солнце спряталось за верхушки деревьев. Смертельно уставшая, Надежда прошла через кованые университетские ворота, остановилась и с наслаждением вдохнула теплый вечерний воздух, наполненный сладковатым запахом цветущих лип. Ей вдруг остро захотелось свернуть в прохладные аллеи Воронцовского парка и гулять там до самой темноты, как давным-давно, когда она была совсем юной, беспечной и бесконечно влюбленной. И хорошенько подумать над собственной жизнью, которая, кажется, окончательно зашла в тупик.

С их первой размолвки прошло почти два месяца.

По большому счету, и размолвки никакой не было – просто Сергей сделал ей резкое замечание, болезненно оскорбив избалованную домашним покоем Надежду. С того вечера она насторожилась, не зная, чего еще ожидать от мужа. Это сделало ее подозрительной, нервной, заставило замечать то, на что она раньше не обращала никакого внимания. Она не могла отделаться от ощущения, что, несмотря на внешнее благополучие, иллюзорный мирок семейного счастья, наглухо закрытый от внешних проблем, необратимо разрушался. Отношения с Сергеем стали прохладными и временами даже несколько натянутыми. Не покидало чувство, словно она в чем-то виновата перед ним, но никакой явной причины не существовало.

Внешне все оставалось прежним: она также занималась домашними делами, встречала мужа после работы и кормила ужином, вела свою незамысловатую бухгалтерию, изредка встречалась с заказчиками. И все-таки Сергей ее избегал – на выходных и по вечерам прятался в кабинете с бабочками монархами, ссылался на работу с документами, просил не тревожить. Надя покладисто соглашалась с ним и не тревожила. Освободившись от хлопот по дому, она устраивалась с ноутбуком в гостиной, потихоньку делала бухгалтерские отчеты, изучала налоговое законодательство, готовилась к зачетам и экзаменам, с детским недоумением воспринимая свое новое состояние одиночества.

Так они и проводили свободное время, не спрашивая друг друга ни о чем. Сергей – наверху, а Надя с Лялей – внизу, в комнатах дома, ставшего для нее слишком просторным.

Она приходила в спальню, когда он уже спал, осторожно ложилась рядом и долго не могла уснуть, прислушиваясь к его дыханию. Сергей отгородился от нее невидимой стеной, и с каждым днем эта стена становилась все плотнее. Иногда Наде казалось, что происходящее – их совместный дурной сон. Нужно срочно разбудить Сергея, проснуться самой, и это непрестанное – изо дня в день, – погружение в полное равнодушие и вежливую сдержанность прекратится. Но не получалось. Его будто околдовали, опоили дурным зельем. Он забыл свою любовь к ней. А было ли у него настоящее чувство?

Нервы были на пределе. Казалось, еще чуть-чуть, и она взорвется, не в силах выдерживать постоянное напряжение неопределенности. Но Сергей был с ней предельно вежливым, механически исполнял привычные обязанности мужа и отца и не давал больше ни малейшего повода уличить его в грубости. Все это ее обескураживало, лишало сил, выбивало почву из-под ног. Надежда уговаривала себя ждать. Ждать до первых событий или слов, которые хоть немного прояснят ситуацию, укажут направление, высветят скрытое, неясное. В том, что эти события обязательно произойдут, сомнений не было, вот только как скоро?