Закрывая кофейню, мы с Мадлен обменялись всего парой слов – каждая из нас думала о своём. Нужно было выбрать момент, рассказать Лайзо о записке и попросить сопровождать меня, но мысли неслись вскачь… Вспоминались некстати все те многозначительные статьи в «Бромлинских сплетнях» об отъезде алманского посла и о волнениях на материке, а ещё оговорки маркиза Рокпорта, который просил меня не покидать пределов Аксонской Империи хотя бы до осени. И как-то слишком уж гладко легло в общую канву странное письмо от Элейн Перро. Она сообщала, что им с супругом пришлось отложить путешествие на самолёте из Марсовии в Алманию, приуроченное к юбилею первого перелёта между странами. А дальше следовала пара строк, совершенно непонятных на первый взгляд:
Разумеется, я ответила, что рада её видеть в любое время и что она может рассчитывать на моё радушие. Но сейчас подумала: столь резкая перемена планов скорее напоминает бегство… вот только отчего спасаться Элейн?
– Грустно? – спросила меня Мэдди.
– Нет, нет, – ответила я, точно очнувшись от тяжёлого сна. – Просто вспомнила слова полковника Арча.
Она опустила взгляд на собственные руки, сцепленные в замок.
– И что вы думаете? Про войну?
Мне хотелось поскорее забыть об этой теме, потому я отделалась банальностью:
– Ничего хорошего в ней нет. Война весь мир переворачивает кверху ногами.
Мэдди кивнула и отвернулась к окну, замолчав. И в наступившей тишине можно было ясно различить бормотание Лайзо:
– Да, переворачивает… Пожалуй, что так.
Стёкла вдруг запотели – автомобиль въехал в туман. А в интонациях проскользнуло что-то незнакомое, жутковатое, похожее на злую надежду – и я испугалась.
Понятно, что поговорить в тот вечер о записке Абени нам так и не удалось.
***
Если же не считать тревожных разговоров и нападений на Мадлен – кстати, прекратившихся, как только она перебралась в особняк на Спэрроу-плейс – лето началось спокойно. Мальчики вели себя смирно, памятуя о том, как едва не лишились Паолы. Клэр частенько отправлялся на прогулки за город, задерживаясь до темноты, но, думается мне, поездки эти затевались не ради него, а ради Джула, который после происшествия с Тисдейлом впал в чёрную меланхолию. Со временем хандра отступила, а привычка проводить время на природе осталась. Иногда Клэр делал великодушный жест и брал с собой внуков, освобождая для Паолы часть дня… Лиам же всё чаще отказывался от поездок и проводил время в библиотеке, а Юджиния составляла ему компанию. Несколько раз я видела через приоткрытую дверь их головы, склонённые над одной и той же книгой, и слышала, как шелестели страницы.
Переезд Мэдди, правда, разбавил благостное затишье.
Завтрак теперь подавали чуть раньше привычного, чтобы мы с ней успевали в кофейню к обычному часу. Признаться, я наслаждалась редкими мгновениями, когда можно было увидеть за одним столом всех обитателей особняка. Меня равно умиляло, приводя в доброе расположение духа, и утреннее ворчание Клэра, и шалости братьев Андервуд-Черри, и невинные, но в то же время остроумные замечания Лиама – о, он перенял у моего дяди куда больше, чем сам сознавал! В первый день я немного волновалась, не утомит ли Мэдди весь этот беспорядок, но, кажется, ей он пришёлся по вкусу. Мальчики видели в ней старшую сестру, Клэр – подопечную, Паола – подругу…
«Некоторые люди просто созданы для семьи», – вспоминались мне иногда слова леди Абигейл. И приходилось каждый раз осаживать себя, чтобы не повторять окончание той фразы: «Но некоторые люди счастье находят в одиночестве».
Наблюдая за тем, как Мадлен с лёгкостью увлекает в игру братьев Андервуд-Черри, я не могла не думать о том, что совсем скоро она станет женой. Её фамилия будет Норманн; у них с Эллисом почти наверняка появятся свои дети… Святые Небеса, а ведь Мэдди – моя милая, маленькая Мэдди – станет более респектабельной особой, чем я сама.
Изменится ли она?
Станет менее смешливой, более серьёзной… или нет?
В своё время Глэдис сказала: «С детьми главное – найти хорошую няньку, потом – выбрать достойную школу, и как можно меньше надоедать друг другу!». Для неё важней был супруг, Сеймур, и собственная неугасающая страсть к искусству, а к сыновьям она относилась как драгоценным картинам – создавала для них наилучшие условия и любовалась с расстояния в несколько шагов. И брак, и материнство мало изменили её… Но Мадлен обладала совершенно иным характером. Сейчас мы ещё оставались с нею близки, но сохранится ли наша дружба после столь серьёзных перемен в жизни – я не знала.
И, по правде сказать, боялась узнать.
Этим мы с Эллисом были похожи.
***