Кофейные истории

– Он тоже так считал, видать, – усмехнулся Лайзо. – И сыну, которому передал дело, велел подавать выпивку любому человеку, который платит. Многие пользуются этим, чтобы обсудить в том пабе вопросы, не предназначенные для чужих ушей, и никого там не удивишь ни шляпой, надвинутой до самых глаз, ни капюшоном, ни даже маской.

После его рассказа мне даже захотелось взглянуть на пресловутый «Печальный кров», но, разумеется, мы туда не пошли – только посмотрели издали на потемневшую за полвека деревянную вывеску. Наш путь лежал дальше – в извилистый проулок между домами, через который можно было попасть на безымянную улицу, а уже оттуда до собора святой Люсии пройти оставалось всего ничего.

Надо сказать, что даже ночью он производил подавляющее впечатление.

Его возвели из светлого известняка и тёмного, отполированного до зеркального блеска; основная часть скорее напоминала средневековый замок, если бы не высокая колокольня со шпилем, словно бы подпирающим небосвод. Колокол подсвечивали в ночи двумя фонарями с цветными стёклами – медно-красным с одной стороны и золотисто-жёлтым с другой, их называли «око заката» и «око рассвета»: святая Люсия по легенде прожила с пронзённым сердцем от захода солнца и до самого восхода, уповая на милость Небес и прославляя их. Первую церковь заложили на этом месте около полутора тысяч лет тому назад, потому она по праву считалась старейшей в Бромли, если не во всей Аксонии. Разрушил её один из великих пожаров во времена чумы – это было известно достоверно. Однако описаний того, изначального строения, увы, не сохранилось. От него вообще не осталось ничего, кроме фундамента, на котором позднее возвели новый собор, со шпилем – и надгробной плиты над могилой Вильгельма Лэндера… по крайней мере, считалось, что та могила принадлежит именно ему.

В те далёкие времена эта церковь располагалась не в самом Бромли, тогда занимавшем значительно меньшую площадь, а в одной из деревенек в густых лесах вокруг него. Отчего основателя рода Валтер похоронили именно там, вдалеке от родного замка – никто не знал, но самые прославленные представители семьи с тех пор находили последний приют именно там, в том же склепе. Позже столица разрослась и поглотила безымянную деревеньку. Собор перестроили. Чуть меньше века назад «осуществлять погребение и иные церемонии того же качества» внутри него запретили, и потому родителей леди Милдред хоронили уже на кладбище за ним.

Там же упокоился и её супруг, Фредерик, и мои родители… и наконец она сама.

И там назначила встречу Абени.

Кладбище за собором не зря называли «городом мёртвых». Некоторые склепы выглядели помпезнее и роскошнее, чем иные особняки, только размером поменьше; дорожки, вымощенные превосходным светлым камнем, поддерживались в безупречном порядке, а по обеим сторонам рос бледный шиповник, дикие лилии и жасмин, источающий приторно-сладкий аромат. Но то было лишь в самом начале, где располагались захоронения, принадлежавшие богатым семьям. Чем дальше, тем реже попадались склепы, похожие за замки в миниатюре, а надгробия становились всё проще и беднее. В самом же дальнем конце могилы обозначались лишь холмиками земли да крашеными деревянными табличками, редкая из которых переживала зиму с дождями и снегом.

Словом, это и впрямь был настоящий город, с престижными районами и нищими окраинами, только предназначался он не для живых.

– Тебе не страшно? – спросил меня вдруг Лайзо, когда мы уже обошли собор и углубились в переплетение «улиц» между роскошными склепами, расположенными на первой линии.

Признаться, я сразу же забеспокоилась, что он заметил недоброжелателя, преследующего нас, но тут же отбросила эту мысль: ночь на кладбище – не лучшее время и место, чтобы изъясняться намёками.

Если б что-то и впрямь пошло не так, то Лайзо бы сказал прямо.

– Не думаю, что нам стоит чего-то бояться, – качнула я головой. От густого запаха жасмина иногда накатывала дурнота, но чем дальше от собора – тем реже встречались цветы. – У меня есть револьвер отца, да и ты, полагаю, не безоружен. Кроме того, в таком наряде я не похожа на беспомощную леди; скорее уж, это нас издали можно принять за весьма неблагонадёжных джентльменов. Ибо что благонадёжным тут делать?

Он беззвучно рассмеялся:

– Ну, глупо было ждать от тебя иного ответа. Но я-то имел в виду не страх перед обычными людьми.

Я вспомнила Валха, и на мгновение сердце у меня сжалось.

– Мертвецы меня не пугают тем более. И с ними, полагаю, легче договориться – в отличие от пьяниц и грабителей. К тому же ты со мной.

…Пока я говорила, налетел порыв ветра, и шелест листвы заглушил мой шёпот. Если Лайзо и услышал последние слова, то виду он не подал, и следующие несколько минут мы шли в молчании. Признаться, я уже засомневалась, явится ли хоть кто-то на условленное место встречи, ибо по пути нам не встретилось ни одного человека – даже кладбищенский сторож куда-то запропастился. На мгновение вдруг захотелось, чтоб так и вышло; грудь похолодела от дурных предчувствий, словно сейчас я готовилась ступить на дорогу, с которой нет возврата.