Кофейные истории

Я не стала говорить подруге, что среди тысячи писем различила бы почерк своей первой и единственной классной дамы в пансионе святой Генриетты Милостивой. Некоторые детали память хранит с удивительным упорством – Небесам ведомо, почему… Да и других подсказок, так или иначе, у меня не было: больше никто не смог приоткрыть завесу тайны над миниатюрным букетиком мёртвых цветов.

Я попросила Лайзо разузнать что-нибудь о Горацио Монке и на том успокоилась. Долгий день ещё не окончился – меня ждали дела кофейни.

Подъехали мы с чёрного хода. Ещё издали показалось, что от «Старого гнезда» исходит странное ощущение взбудораженности, азарта, словно от трибун ипподрома в разгар скачек. Недобрые предчувствия укрепились, когда в коридоре, не успела я даже избавиться от пальто, навстречу мне выпрыгнул мистер Мирей с пылающим взглядом:

– Какой дивный вечер! – воскликнул он, прибавив нечто непереводимое по-марсовийски, и попытался поцеловать мне руку. Не иначе, от избытка чувств. – Какая буря, какая красота!

Я прислушалась к голосам из общего зала, мысленно взглянула на календарь…

– О, Небеса! – вырвалось у меня. – Мистер ла Рон и миссис Скаровски!

– Уи! – восторженно то ли выдохнул, то ли подвыл Мирей и, выпустив наконец мои руки, крутанулся на каблуках. – Как же весело! Я обожаю людей, леди Виржиния! – горячо признался он, снова разворачиваясь ко мне. – Они меня… как говорят… Вдохновляют? О, да! – и, не дожидаясь ответа, шмыгнул на кухню.

Некоторое время спустя оттуда донеслось негромкое пение.

«Бедный Георг», – подумала я, не ощущая, правда, ни капли раскаяния. И, улыбнувшись, поспешила к месту, где события развивались воистину стремительно.

– …Да как вы смеете такое говорить! Да отсохнет ваш поганый язык, вы, скудоумный, женопротивный, изворотливый брехун!

– Жено… кто? Вы, премерзкая, твердолобая, злобная…

Перехватив поудобнее трость, я буквально влетела в зал. Как раз вовремя: ещё немного, и они бы, кажется, друг в друга вцепились, хотя Луи ла Рона удерживали с двух сторон полковник Арч и ошалевший от собственной смелости Эрвин Калле, а поэтессу – леди Плимстоун, но сил последней, увы, вряд ли бы хватило надолго. Наконечник трости впечатывался в пол с таким грохотом, что звук перекрывал даже шум свары. Первым умолк журналист; миссис Скаровски продержалась дольше, но, скосив на меня взгляд, отчего-то сбилась с мысли и села, вслепую нащупав за собою стул.

– Добрый вечер, джентльмены, леди, – улыбнулась я и остановилась в шаге от них, механически перекладывая трость из одной руки в другую. Ла Рон втянул голову в плечи. – Право же, шумно сегодня. «Старое гнездо» уже становилось трибуной для прений, но боксёрским рингом – никогда. А посему… – краем глаза я уловила движение – Мэдди с подносом. – Мисс Рич, прошу, кофе со льдом для миссис Скаровски и мистера ла Рона. И побольше льда.

– А мне – тот новый кофе с вишнёвой настойкой, шоколадом и взбитыми сливками, – подал голос художник, жеманно утирая лоб платком. – Только без взбитых сливок, шоколада и кофе.

– И «Вишнёвое чудо» по особому заказу для мистера Калле…

– Просто Эрвина, умоляю вас…

– …для просто Эрвина. – Все взгляды были направлены мне под ноги, и я тоже посмотрела вниз. Одна из паркетных дощечек была расколота. – Ах, какая досада, сегодня же прикажу её заменить. А пока, – я прошла к общему столу и села аккурат так, чтобы оказаться между поэтессой и журналистом, – прошу объяснить мне, что произошло.

Исключительно формальная просьба, между прочим, потому что я и так примерно представляла, что случилось. Но, вынужденные говорить тихо и спокойно, спорщики несколько примирились друг с другом и устыдились своей запальчивости. На щеках у Луи ла Рона цвели багровые пятна, а миссис Скаровски то и дело принималась хлопать ресницами и трижды, кажется, сняла и снова надела тяжёлые очки в роговой оправе… По рассказу выходило, что поэтесса никак не желала признавать проигрыш, а журналист в конце концов потерял терпение. Слово за слово, и перепалка превратилась в безобразную ссору.

– Ну что же, – вздохнула я, когда история подошла к завершению. – Хотя никто и не наделял меня правом судить и выносить решения, по праву хозяйки этого места я выскажу своё мнение. Мистер ла Рон, сдаётся мне, что вы были не совсем правы, когда настаивали на том, что миссис Скаровски проиграла.

– Но как же! – возмутился он. – Слухи оказались не просто слухами! На представлении действительно разразилась катастрофа, я сам был там и видел своими собственными глазами!

– Тогда вы, без сомнения, видели и особ из «Общества благодетельных леди», – возразила я. – Их сложно было не заметить: они набросились на несчастного герцога Хэмпшайрского у самых ступеней, а потом ещё долго расхаживали с плакатами по площади. А миссис Скаровски, если мне не изменяет память, ставила на то, что поблизости непременно появятся, гм, ханжи из «Общества благодетельных леди». Так?

При всей своей запальчивости Луи ла Рон лжецом не был, и потому он тяжело вздохнул, фыркнул почти по-лошадиному, беспомощно обернулся по сторонам – и хлопнул ладонью по столу: