Кофейные истории

– Вот уж не знаю… – задумался детектив. – Как вы там говорили – здесь о нас сплетничать некому? Вот и посмотрим, потянется ли ниточка слухов, а если потянется – то к кому приведёт. А пока не вернуться ли нам в зал? Там, кажется, оставался ещё ваш волшебный чай и это, как его… яблоко позора.

Мысленно посочувствовав Рене Мирею – Эллис редко давал кому-то или чему-то прозвище, но если уж снисходил до этого, то прирастало оно намертво – я последовала сему в высшей степени разумному совету. К тому же о расследовании мы поговорить так и не успели, а разузнал детектив, как выяснилось, немало любопытного…

И даже обескураживающего.

– Я опросил всю труппу, Виржиния, – сообщил он, понизив голос. – Ну и чудаки, скажу я, все как на подбор! Мне доводилось и среди знати крутиться, и в трущобах Смоки Халоу, и в монастырях, и в герцогском замке, и даже в таборе гипси, но с такими оригиналами я не встречался. Их словно нарочно подбирали, чем эксцентричнее, тем лучше. Фея Ночи среди них – светоч разумности и спокойствия. Её настоящее имя, кстати, Дороти Ишервуд, она из Бромли родом, хотя и сбежала из дома в восемь лет. Так вот, если б не мисс Ишервуд, то со мной бы никто и разговаривать не стал, а послушать там есть что.

Так же буднично и тихо Эллис сообщил обескураживающую новость – оказывается, герцог Хэмпшайр в течение почти полутора месяцев до представления едва ли не еженедельно навещал цирковой зверинец. Приметную шубу, яркий жилет и даже манеру передвигаться чуть вразвалочку немногочисленные свидетели описывали вполне достоверно. Встречал знатного посетителя всегда лично дрессировщик из Романии, Барнаба Конделло, прославившийся под именем Бобо Великолепный.

– Правда, сами товарищи его звали «Бобо-Дрянь», – сообщил детектив и усмехнулся: – Ну, циркачи – люди острые на язык, у них для каждого найдётся меткое прозвище, иногда такое, что и вслух-то не произнесёшь в приличной компании, а человек на самом деле неплохой. Но это не про Барнабу Конделло – он был жадным, склочным и скрытным… Пока, впрочем, речь не о нём.

И Эллис вновь принялся живописать похождения герцога в цирке.

Главным свидетелем была Фея Ночи. Она, нисколько не стесняясь в выражениях, обругала покойного Хэмпшайра: якобы к животным он относился с непонятной весёлой жестокостью, словно к дорогим игрушкам, приобретённым лишь для того, чтоб их разбить. Лошадей дёргал за гривы, тыкал в бока тростью, пока едва не получил удар копытом; одному из голубей сломал крыло, заплатил, правда, за это более чем щедро; пушистую северную кошку с кисточками на ушах велел связывать, чтоб не укусила, а после гладил подолгу.

Но особым его расположением, к худу или к добру, пользовалась медведица по кличке Девочка.

К ней герцог шёл в первую очередь. Велел будить, если она спала, злил, молотил тростью по морде, а затем наблюдал, как зверь бросается на решётку в бессильной ярости, и хохотал. Те немногие из посвящённых, кто знал о визитах инкогнито, упрекали Барнабу, а Фея Ночи и вовсе разругалась с ним так, что даже в драку полезла, чему был свидетелем приглашённый в тот вечер алманский доктор. Но дрессировщику затмила взор воистину королевская оплата: за каждый визит, а их было около десятка, герцог выкладывал по сотне хайрейнов.

– Прелюбопытная картина вырисовывается, да? – спросил меня Эллис, завершая рассказ.

Я нахмурилась.

– Получается, что герцог Хэмпшайрский, да упокоится он на Небесах, сам предрешил свою страшную кончину. Неудивительно, что медведица взбесилась, когда увидела его на зрительских рядах…

– Прекрасная, стройная версия! – с энтузиазмом подтвердил детектив. Выдержал паузу – и добавил: – Беда в том, что своего высокого гостя циркачи описывают уж слишком высоким, как человека примерно моего роста. А герцог, мир его праху, был на добрых полголовы пониже.

От неожиданности я слишком резко раскрыла веер и едва не опрокинула собственную чашку – вот конфуз бы вышел. Но то, о чём рассказал Эллис…

– Получается, что кто-то прикидывался герцогом и приходил злить медведицу? А что говорит сам мистер Конделло, как он описывает покойного?

Детектив подался вперёд, локтями налегая на стол. Улыбка у него сделалась зловещей.

– А вот здесь начинается самое любопытное. Барнаба Конделло никого не может уже описать, потому что не далее чем четыре часа назад его самого нашли на задворках за амфитеатром Эшли. А нож под лопаткой затыкает болтливые рты куда надёжнее, чем любые деньги…

Честно признаться, первым – и недостойным – порывом было тотчас же поехать в особняк и извлечь из сейфа два запечатанных конверта с предсказаниями Луи ла Рона и миссис Скаровски. Вторым, столь же постыдным – зажать уши, чтобы не услышать больше ничего ужасного. Отчётливо вспомнился сон, залитая кровью арена…

Закралась устрашающая мысль: неужели и это убийство не последнее?

– Вы не думаете, что это только начало? – спросила я вслух, тоже невольно понижая голос. Так, словно боялась, что беда услышит – и заглянет ко мне в дом. – Ходят слухи о проклятии…