Когда ад замерзнет

— А теперь говори, что тебе нужно, маленький извращенец.

Он ощущает только нож на своем брюхе и прижался к стене. На его лице смятение и ужас, которое постепенно сменяется наглой ухмылкой.

— Ты ничего мне не сделаешь. Если ты меня хоть поцарапаешь, завтра же будешь в тюрьме.

— Именно потому, если мне придется на тебя надавить, я тебя в живых не оставлю. — Мне даже смешно от такой наивности. — Зарою тебя в подвале, второй раз там искать уже не будут. Так что тебе надо?

— А я что… — Парень вдруг сжался, ухмылка исчезла. — Ты не убьешь меня, я знаю.

— Убью. Почему нет? — Я усиливаю нажим на лезвие. — Проткну тебе печень и дам истечь кровью. Что ты тут высматриваешь?

— Я просто так… просто смотрел…

— Подсматривал. — Он больше и сильнее, но я злее, и у меня нож. — Ты извращенец?

Он зло смотрит на меня, и я вижу, как в его башке крутятся шестеренки.

— Если дернешься, я закричу на всю улицу и скажу, что застала тебя у своего окна и ты пытался меня задушить. — Я убираю нож. — Поверят мне, потому что ты больше и сильнее, а я — беззащитная хрупкая женщина. Ты ни за что на свете не докажешь обратного, ведь по сути я буду права, ты мерзкий маленький извращенец.

— Я больше не буду.

— Детский сад. Говори, кто хотел убить мальчишку?

Его глаза округляются — я понимаю, что он не знает. Но он мог что-то видеть.

— Ты следишь за тем, что происходит на улице, как старая бабка. — Я презрительно смотрю на него, и парень начинает злиться. — Держи себя в руках, я умею очень громко кричать, а папаша раненого пацана крайне зол и очень быстро будет тут, так что, пока приедет полиция, он многое успеет с тобой сделать.

Парень понимает, что загнан в угол, и его начинает бить дрожь. Психика у подростков нестабильная, а у таких извращенцев и подавно.

— Я уверена, что ты видел тех, кто выбрасывал тут трупы.

Он испуганно дернулся, и я понимаю, что на верном пути.

— Рассказывай.

— Я не видел… только машину. Один раз. — Парень сейчас расплачется, ей-богу. — Я не видел, кто это был, просто какой-то дядька, машина — внедорожник, серая.

— Точно серая?

— Ну да. — Парень шмыгнул носом. — Там темно было, я его самого не рассмотрел. Он открыл заднее сиденье и стащил что-то на асфальт, я и не понял сразу. А потом он уехал, а через пять минут ты прошла, споткнулась… а больше я никого не видел. Я уже потом понял, что этот мужик стащил на землю и обо что ты споткнулась — хитрая, не захотела с мусорами связываться.

— Я подумала, что он просто пьяный. Номера машины не видел?

— Нет. — Парень отодвинулся от меня. — Я больше и не смотрел, страшно. Это же вампир, точно тебе говорю. Нас убеждают, что их нет, а на самом деле есть, и…

Господи, что льют в головы детям, это уму непостижимо.

— А мужчина этот, что в машине, он какой?

— Я говорю тебе, что не разглядел!

— Ну, вот он у машины. Высоту машины ты можешь представить? Как он по отношению к высоте машины?

— А! — до парня дошло, и он закрыл глаза. — Вот машина остановилась, вот он вышел, открыл заднюю дверь… он высокий, точно тебе говорю, высокий! И не жирный, но и не тощий. На голове кепка была какая-то, куртка короткая и штаны… не модные, не узкие, как сейчас носят, а просто штаны. Старый дядька, наверное, лет тридцать пять ему, а то и все сорок. У меня отец так ходит.

— Ясно. Ну, ладно, иди. Еще раз замечу тебя у окон, оторву голову.

Он кивнул и побежал в сторону дома, стоящего на другой стороне улицы, а я возвращаюсь в квартиру. Лилька спит в окружении зайцев, у ее кроватки стоит коляска с куклой. Затащила к себе поближе, значит.

Я очень устала, но если я хочу что-то выяснить, мне нужно пробраться во флигель. Возможно, там найдутся какие-то объяснения происходящей здесь чертовщине.

Лилька заворочалась и захныкала.

— Что, пить?

— На горшочек…

Я вынимаю ее из кровати и усаживаю на горшок. А еще днем я купила такую чашку-поилку. Купила на том же лотке, где и уток, решив, что ночью она будет Лильке самое то.

— Пить будешь?

Она молча берет чашку, делает несколько глотков и засыпает у меня на руках. Я укладываю ее обратно и укрываю, а она ищет руками игрушку, и я подаю ей зеленого зайца, он поменьше.

— Утка!

Она утенка ищет, а тот на полу, и я подаю ей утенка, она обнимает его и затихает окончательно. Представить себе не могу, как она выдержала месяц в приюте, она и правда очень домашний ребенок. Ей вот это все надо — чтоб кто-то принадлежал только ей, и ей важно ее личное пространство, наполненное игрушками, книжками и любимыми занятиями.

Теперь она проспит до утра, а я должна сделать еще одну вылазку. Но сначала включу ночник, вдруг она проснется, так чтоб хоть не в полной темноте.

Ключи от флигеля, выданные мне убитым Лешкой, лежат в ящике комода. У полиции не было причин посетить флигель, старуха Митрофановна умерла своей смертью, и если там есть что-то мне полезное, оно до сих пор лежит нетронутым.

Я выхожу во двор и надеюсь, что все давно спят.