Когда ад замерзнет

Пока мы с Мишкой устраиваем игровую зону для Лильки, она самозабвенно рисует, а Степан готовит обед. Я смотрю, как рисует Лилька, и думаю о том, что это мамино вдохновение живет в ней, и я ни за что не позволю его игнорировать. Мама не смогла рисовать из-за «девочек», но Лилька будет рисовать сколько захочет, и будь я проклята, если позволю кому-нибудь встать на пути у ее вдохновения.

— Накрываем на стол! — Степан уже приготовил обед, и Мишка вприпрыжку побежал за тарелками. — Отлично получилось, молодцы.

Мы установили парту у венецианского окна, овальный коврик как раз по размеру пространства, а вокруг кадки с фикусами и драценами. И коляска с куклой и выводком зайцев. Аквариум вписался в простенок, как там и был, и рыбки потихоньку его осваивают — надеюсь, опреснитель воды не повредит их здоровью.

Лилька завороженно наблюдает за их движениями, но обед есть обед. Тем более, на десерт фруктовый салат.

В дверь постучали, и Мишка бросился открывать — он, наверное, решил, что это Миша-старший. Но в комнату входит толстуха из приюта, а с ней две какие-то бабы. Увидев толстуху, Лилька заорала благим матом и принялась с ревом карабкаться ко мне на руки.

— Я… мы пришли посмотреть, как устроилась Лилечка…

Упомянутая Лилечка обхватила меня за шею и визжит на высокой ноте. Если она меня не задушит, то оглушит точно.

— Перестань реветь, никуда я тебя не отдам. — Я отрываю ее от себя. — Посмотри на меня. Лиля, перестань реветь и посмотри на меня.

Она, всхлипывая, смотрит мне в лицо, ее бьет дрожь.

— Успокойся. Я никуда и никому тебя не отдам, никогда.

Я злюсь, и мне надо куда-то девать эту злость, а тут как раз толстуха и эти бабы.

— Вот кто вас просил приходить?! Мало того, что она в вашей богадельне натерпелась, так вы пришли сюда нервировать ее?

— Мы обязаны контролировать… — Одна из баб выглянула из-за плеча опешившей толстухи. — Мы должны акт составить…

— Составляйте, только быстро. — Я в ярости, и мне хочется убить этих идиоток. — Вот ее кроватка, вот в шкафу полки с одежками, вот игрушки и книжки, там у окна игровая зона. Еда есть, фрукты есть, соковыжималка — делаем соки, наблюдаемся у врача, в ванной ее утки, вот наш распорядок, вот меню, и ради бога, загляните в холодильник и кастрюли и валите из нашего дома, не нервируйте ребенка. Она хорошо спит, отлично ест, мы много гуляем и читаем хорошие книжки, но вот приходить сюда именно сейчас было плохой идеей.

Они согласно кивают, толстуха виновато косится на Лильку, которая не хочет с ними общаться, она повернулась к ним спиной и спрятала лицо у меня на груди.

Кого-то она мне напоминает этими повадками, да.

Мишка подходит к нам и берет Лильку за руку.

— Покажи мне своих рыбок.

Лилька неохотно отпускает меня и, недоверчиво оглядываясь на толстуху, скрывается между деревьями.

— Это… это же очень хорошо. — Одна из баб заглядывает в ванную. — Уточки, яркий банный халатик, а ваши полки с книгами, игровая зона — все отлично. А главное, вы с девочкой смогли за такое короткое время найти общий язык. Я понимаю, вы сердитесь, но мы должны были навестить вас. Дело в том, что вы остались единственной родственницей, а у девочки появился статус сироты…

— Что?!

Глупость какая-то. Лизка в тюрьме, но она остается официально Лилькиной матерью.

— А вы не знали? — Толстуха в ужасе смотрит на меня. — Вам не сообщили? В СИЗО что-то произошло, и ваша сестра… вчера еще…

— Умерла?!

— Можно и так сказать. — Толстуха пятится к двери. — Давайте я потом вам позвоню. С вами свяжется администрация следственного изолятора, и… мы потом поговорим.

Она выталкивает баб и, пятясь, продолжает извиняться, глядя на меня круглыми испуганными глазами.

— Соболезную. — Степан кладет руку мне на плечо. — Мне жаль.

— Да ладно.

У меня нет ни сожалений, ни ощущения потери — мне все равно, словно сейчас я узнала о смерти какого-то микроба на краю Вселенной. И я понимаю, как это выглядит со стороны, но дело в том, что глядящие со стороны понятия не имеют, о чем идет речь.

— Просто забей. — Я заглядываю за деревья, где Лилька что-то показывает Мишке в аквариуме. — Слушай, ты много времени потратил на нас, и…

— Мое время, куда хочу, туда и трачу. — Степан улыбается, и я не верю ему, он слишком идеальный. — Ладно, надо убрать со стола, а ты укладывай принцессу, тебе ж еще с Мишкой уроки учить.

Я не верю в идеальных людей, их не бывает. Вот с чего бы вдруг нормальному чуваку, при карьере и деньгах, понадобилось тратить свое время и немалые деньги на совершенно левую бабу с ребенком? Готовить обеды, возить по магазинам, искать кастрюли в цвет… в общем, как-то все это слишком сахарно, чтобы быть правдой.

А еще я помню, как Зойка сказала Розе о Лешкиной матери: мать? Много ты знаешь. Зойка знала, что Лешка не родной сын своей матери. А он сам, неужели он не знал, что приемный? Быть этого не может, все соседи знали, что ребенок неродной, и даже если взрослые не сказали, то в семьях велись разговоры, которые слышали дети, и уж они-то обязательно сказали бы Лешке, что родители приемные.